На нас посыпались бомбы. 

Из разбитого вагона выбрался один Толя, с перебитой рукой. Двух пулеметчиков, 
находившихся на платформе, разорвало на куски. За мою жизнь мне приходилось 
всякое видеть, но эта ночь была страшной даже для обстрелянного человека. В 
вагон, где помещался санпункт, бомба не попала: угодив под огонь наших 
пулеметов, фашистский самолет свернул и сбросил бомбу рядом с нами. Однако 
взрывная волна разнесла в щепки все деревянное. Я лежал вместе с доктором 
Бахрихом, в спальном мешке. Он был ранен в низ живота, мне осколок попал в 
плечо, в мягкую ткань. Бедный Бахрих! Не добралась до дому и наша украинка, 
погибла вместе со своей кормилицей. А как она ее оберегала! 

Выбрались из-под обломков, вынесли тяжело раненного Бахриха. На смертельно 
бледное лицо доктора страшно было смотреть, а когда на него падали отблески 
пламени, оно становилось еще страшнее. 

В первую очередь спасали раненых. Девчата работали без передышки. Они бросались 
в горящие вагоны, из-под обломков выносили всех, в ком теплилась хоть искра 
жизни. Раненых мы на время перенесли в поле, метров за 800. Появились 
добровольные помощники: десятник Саша Печора, Ирка Кноп, полуукраинец-получех 
Томан. Последнему вскоре было присвоено звание четаржа за то, что он во главе 
нескольких воинов сбросил с открытой платформы горящие машины с боеприпасами. 
Они быстро ликвидировали пожар. Не прояви Томан тогда находчивости и отваги, 
катастрофа была бы неминуема. Младший брат Томана побежал в деревню за 
повозками для раненых, а девчата поспешили в ближайший совхоз имени Николая 
Щорса, чтобы в школьном здании подготовить все для операций. На меня, теперь 
единственного врача дивизиона, свалилось сразу 54 раненых. 

Советский машинист отцепил состав от вагона с боеприпасами и оттащил его 
подальше, затем отцепил и паровоз от вагонов. С высоты это должно было 
выглядеть так, будто состав разметало бомбардировкой. Благодаря хладнокровию и 
сметливости машиниста эшелон был спасен от полного уничтожения. 

Оперировать мы начали на импровизированном столе, наскоро сколоченном из 
каких-то ящиков, поверх которых положили выломанную дверь. Вот и все. Нас было 
шестеро: три девушки, Печора, Кноп и я как хирург. Перевязочного материала не 
хватало, много его потеряли во время налета. Мы телеграфировали советским 
органам здравоохранения, прося их помочь. Теперь все зависело от наших темпов. 
Кое-кто умер прежде, чем попал на операционный стол. Пока мы стерилизовали 
инструменты, колхозницы и работники совхоза принесли солому, а наши бойцы - 
плащ-палатки и одеяла, из которых соорудили койки для тяжелораненых. 
Оперировали всю ночь до 11 часов утра. 

Умер четарж Гауснер из Остравы. От тяжелой контузии у него произошло 
кровоизлияние в мозг. 

В полночь на операционный стол положили Оту Геллера. У него были раздроблены 
обе ноги. Он слегка приподнялся, поглядел на свои изуродованные ноги и молча 
лег. Он потерял так много крови, что его нельзя было оперировать. 

Геллер с трудом вытащил часы, которые лежали у него в кармане, подал мне и 
что-то прошептал. Я подставил ухо к его бледно-синим губам, чтобы что-нибудь 
понять. 

- Армин, это часы моей матери. Если увидишь ее в Праге, отдай и поклонись от 
меня... 

Часы у меня в пилотке. Ота не дышит. Его унесли. Я не заметил, кто. Кажется, 
Печора и Кноп. 

Принесли еще одного бойца с тяжелыми ранами на обеих ногах, к счастью, в нижней 
части. Одну ногу я решил ампутировать до колена, на другой кровеносные сосуды 
не были повреждены, и сестра залила ее сульфонамидом и перевязала. Согласно 
правилам советской полевой хирургии такую рану я не имел права зашивать, ибо не 
исключалась вторичная инфекция. Я и сейчас ясно вижу того бойца. Бледный, 
подавленный, кожа высохшая, температура низкая... Пока он в таком состоянии, об 
операции не могло быть и речи. Я подготовил противошоковые средства, чтобы он 
не умер тут же на столе, сделал инъекцию морфия, дал ему немного водки и 
распорядился укутать его в одеяло. Затем все шло, как при обычной операции в 
нормальных условиях: наркоз, ампутация ноги ниже колена, наложение швов... Он 
был так молод, этот парень. И он выжил. Как это чудесно, когда врачу удается 
спасти умирающего. 

А наш мальчонка Толя? Ему первому была оказана помощь. Свою очередь ему 
уступили даже те, которые, как говорится, стояли одной ногой в могиле. Когда он 
выходил из нашей операционной, гордясь своей забинтованной левой рукой, раненые 
провожали его ласковым взглядом. 

Колхозники принесли чай и кашу, сваренную из последних остатков крупы, которую