то на десятника, то на котелок, то на меня и, наконец, словно угадав, уставился 
на нашего повара Вацлава Бедливого. Потом мальчонка едва заметно улыбнулся и 
вновь протяжно повторил: 

- Чее-хи... 

- Чехословаки! 

- Ага, чехо... сло-ва-ки. Ну да... Значит, свои. 

Ему, этому мальчику, было совершенно безразлично, как называются окружившие его 
парни. Свои - и все. Нос его был усыпан веснушками. А может, это и не веснушки. 
Как знать! Он давно не мылся. У него были черные как угольки глаза. Брови и 
ресницы - словно насурьмленные, волосы черные, давно не стриженные, они спадали 
с ушей и с затылка длинными завитками. 

- Так, значит, свои? А поесть дадите? 

- Дадим, товарищ. 

Повар принес полную миску горячего картофеля с кислой капустой и куском мяса. О,
 как быстро и ловко орудовал мальчишка большой ложкой. С каким аппетитом он ел! 
Его глаза перебегали с картошки на капусту, с капусты на мясо. Сидел он на 
каком-то перевернутом ящике. А руки! Хотел было я сказать: "Пойди помойся!", да 
смотрю - все молчат. Это походило на священный обряд. Мальчишка давно 
расправился с огромной краюхой хлеба и принялся за вторую, думается, еще 
большую, чем первая. Наконец, он насытился и вздохнул: 

- Спасибо. 

- Ну, а теперь скажи-ка нам, откуда ты взялся? 

- Как это откуда? 

- Где мать, отец? Как зовут тебя? Откуда сам? 

Он молчал, на глаза навернулись слезы. 

- Ну... - Повар Бедливый опустился перед ним на корточки и мягко произнес: - Ну,
 такой герой, как ты, такой солдат - и вдруг плакать. 

Действительно, наш мальчишка, герой и солдат, готов был разрыдаться. 

- Ну, так как же, где отец? - повторил повар. Мальчишка вытер руками глаза и 
нос, подавил слезы. 

- Нет у меня отца, убили на фронте. 

Вокруг стало так тихо, что за километр можно было услышать муху. 

- А мать? 

- Тоже фашисты убили. 

- А сам-то ты откуда? 

- Как откуда? Конечно, из полка. 

- Из какого полка? 

- Как из какого? Из нашего, где дядя Кальченко. Он полковник. 

При слове "полковник" мальчик выразительно поднял указательный палец правой 
руки. Что, мол, вы знаете! Есть ли среди вас вообще полковник? Да и видели ли 
вы дядю Кальченко? 

- И чтобы вы знали, - продолжал мальчонка, - я уже был на фронте. Нет у меня 
никого, так что же мне делать? Прошу вас, дяденька, прошу вас, отвезите меня в 
наш полк. Тут у меня ничего нет, все там, в полку, я должен его догнать! Дядя, 
дяденька, отвезете? 

Слезы из его черных угольков перекочевали в глаза бойцов. 

- Отвезем, успокойся, отвезем. Поедешь с нами, вот и догонишь свой полк. 
Явишься к командиру полка... 

- Полковнику Кальченко. 

- Вот-вот, к полковнику Кальченко. А пока располагайся у нас. Ведь ты солдат, 
стало быть, все это твое.