Марш продолжается. 

На следующий день мы встречаемся с воинами советского гвардейского полка. 
Гвардейцы, как их называют, - это люди, которые никогда не отступают. Всегда, 
при любых условиях выполняют они свои боевые задачи. Именно такими должны быть 
все подразделения, части, соединения. Это организованная доблесть тысяч 
советских воинов, возникшая и развивающаяся без шума и громких слов, как 
закономерное явление советской действительности. 

- Ну как вы? - спрашиваем гвардейцев. 

- Да ничего, только небольшая переформировка, а потом - обратно. Там сейчас 
трудновато... 

Тогда мы узнали, что такое переформировка. Оказывается, полк понес большие 
потери и направляется в прифронтовой тыл, чтобы там пополнить личный состав 
своих батальонов, и "давай обратно". Когда нам говорили: "Там трудновато", 
слово "там" означало фронт, передовые позиции. О подробностях узнать не 
удавалось. На наши вопросы гвардейцы отвечали: 

- Куда торопишься? Дойдешь - узнаешь! 

Они говорили правду. Скоро наши воины действительно много узнали, и им самим 
пришлось отвечать на множество подобных вопросов. 

- Чехословаки - с нами! 

Эта встреча была как бы предвестником той нерушимой боевой дружбы, которая 
закалилась в последующих боях. Взаимные пожатия рук, приветствия, дружеские 
объятия. От усталости не осталось и следа. 

- Чехословаки - с нами! 

- А вы, дорогие товарищи, вы тоже с нами, а мы среди родных, дома! Вы с нами, 
как и в сентябре тридцать восьмого, - говорили мы нашим боевым друзьям. 

Возможно, гвардеец, который беседовал с нашим десятником Гинеком Ворачем, 
служил в одной из тех 130 дивизий, что в 1938 году стояли на западных рубежах 
Советского Союза, подготовленные к немедленным действиям, которые последовали 
бы, если бы правительство и президент приняли предложение Советского Союза о 
помощи и не предали наш народ. 

Мы уже прошли 160 километров и начинали шестой день, вернее, шестую ночь марша. 
Таял снег, особенно на склонах, обращенных к солнцу, все более обнажая технику, 
брошенную фашистами в недавних боях за Харьков. 

Все чаще встречаются останки убитых солдат среди оставленных врагом пушек и 
гаубиц, танков и самоходных орудий, среди автомобилей и ящиков от всевозможного 
пехотного снаряжения и оружия, среди павших лошадей и крестьянских повозок с 
награбленным оккупантами и брошенным при бегстве добром. 

Шестая ночь марша была одной из самых трудных. Отакар Ярош, командир 1-й роты, 
шедший в голове походной колонны, сам нес винтовки своих обессилевших воинов. 
Так поступали командиры и других рот и взводов, да и вообще все наиболее 
выносливые и крепкие. Повозки застревали в занесенных снегом оврагах, и в такие 
минуты слышалось или наше: "Гей руп!", или русское: "Раз, два - взяли!" Обоз 
батальона отставал чаще в тех местах, где походная колонна, изменив направление 
движения, шла по бездорожью. Когда отставал обоз, продовольствия не хватало, а 
горячей пищи не было совсем. Подразделения батальона шли в колонне по четыре, и 
нередко можно было наблюдать, как двое крайних следили за дорогой и 
поддерживали двух других своих товарищей, которые спали на ходу. Через полчаса 
или час они менялись местами. 

Тишину нарушал лишь скрип снега под ногами 974 человек. Потеплело. Ртутный 
столбик термометра поднялся до 10 градусов ниже нуля. Улеглась вьюга, она не 
била больше нам в лицо жесткими, колючими снежинками. Степные горизонты 
терялись в тусклом свете луны. 

Послышался гул самолета. Злобно и зловеще нарастал он с юго-запада. В темном 
небе повис яркий "фонарь". На парашюте медленно спускалась, ярко освещая все 
вокруг, огромная осветительная ракета, за ней - вторая, третья... Команда: 
"Стой!" - и походная колонна застыла продолговатой дугой. Маленькая Маркета 
Ольшанова зябко прижалась к сухопарой серой в яблоках лошади, которая, боязливо 
отфыркиваясь, стояла так же недвижимо, как и весь батальон. Ракета за ракетой 
приближается к земле; вражеские самолеты кружат над нами на высоте 200-250 
метров. Ни один наш воин не выдал себя ни малейшим движением руки или головы; 
их лица склонены к земле, руки - в карманах. Дуга, конечно, кажется гитлеровцам 
подозрительной. Люди? А может быть, кустарник или деревья? В тишине лунной ночи 
слышатся очереди бортовых пулеметов, разрывы наугад сброшенных бомб. Прошло 
более получаса, прежде чем погасла последняя ракета и на смену реву четырех