Но добраться до двери оказалось делом не легким: остатки обвалившихся стен 
загораживали вход и нужно было отодвинуть в сторону тяжелые балки. Кисель 
бросил поводья коня и с помощью рейтаров стал прочищать путь. Наконец, он 
добрался до двери, висевшей на одной петле, толкнул ее ногой и вошел в горницу. 
Страшная картина представилась ему: на полу лежало несколько трупов 
обезглавленных, изуродованных, искрошенных в куски, а в обгорелом углу 
копошился девятилетний мальчик с ожогами на руках и ногах. Его-то плач и 
услышал пан Адам. Рассмотрев его поближе, Кисель узнал в нем Гриця, внука 
старого дворецкого Петра.

- Бедный Гриць! - с участием проговорил Адам. - Жив ли кто-нибудь из твоих?

Гриць испуганно посмотрел на пана, он не сразу признал его; но через минуту 
стал радостно целовать его руки, обливая их горючими слезами.

- Ах, вельможный пане, это вы! - Никого, никого они в живых не оставили: и мать 
убили, и отца изрубили в куски, и деда старого не пожалели... А уж как я просил 
их за него. Они схватили меня и бросили в огонь... Ах, зачем я не сгорел? Зачем 
огонь пожалел меня? - в отчаянии, рыдая, воскликнул мальчик.

- Спасся ли еще кто, кроме тебя? - спросил Адам.

- Мало спаслись. Я ходил сегодня смотреть убитых, много, много, почти все 
перерезаны и перевешаны... Только пани с панной спаслись... проговорил он в 
раздумье, - им теперь хорошо в монастыре, если бы не болели у меня ноги и руки, 
и я туда пробрался бы...

- Спаслись, говоришь ты? - встрепенулся Адам. - Да правда ли это? усомнился он. 
- Почем ты знаешь?

- Я сам приводил им лошадей, дедушка Петро спас их, провел потайным ходом...

- Где же они теперь? Говори, говори! - торопил Кисель.

- Они в монастыре, - отвечал мальчик.

Кисель не долго думая, подхватил ребенка на руки, бережно посадил его на 
заводного коня, вскочил на другого и по обугленным трупам и развалинам помчался 
в монастырь.

18. НОВЫЕ УДАЧИ КАЗАКОВ

Тодi тиш ляхи як стояли,

Так и пропали...

Ерема идет, Ерема идет! - кричали все в маленьком местечке Погребище, в одном 
из многочисленных имений князя Вишневецкого.

Мирное селение представляло теперь чрезвычайно воинственный вид. Около 
низеньких покосившихся хат на улице толпился народ и свой, и чужой, пришедший 
из соседних деревень. У всех у них блестели доморощенные сабли и ножи, 
перекованные из кос и серпов. У многих были и самопалы, а кое у кого виднелись 
и пистолеты. Очевидно, жители сельца составили свой гайдамацкий загон и, 
наверное, не испугались бы никакого войска, но Ерема нагонял на них панический 
страх. И старый, и малый спешили к низенькой деревянной церкви, где на паперти 
стояла группа сельских священников.

Один из них, высокий худощавый старик с суровыми чертами лица держал в руках 
крест и осенял им торопливо подходивший народ. Он только что кончил длинную 
речь, хотел еще сказать несколько слов, как вдруг пронесся откуда-то крик: 
"Ерема идет!", и все гайдамаки бросились под защиту креста.

И, действительно, не прошло и десяти минут, как отовсюду нахлынули жолнеры, 
драгуны, загромыхала артиллерия, и над всем этим воинством возвышалась фигура 
невысокого, худощавого всадника, с блестящими проницательными глазами и 
решительными быстрыми движениями. Он быстро окинул взором всю толпу гайдамаков 
и отдал приказание. Артиллерия ловко заняла центр, жолнеры - одно крыло, 
драгуны - другое, и в несколько мгновений этот железный отряд охватил кольцом и 
сжал оторопевших столпившихся хлопов. Чувство самосохранения придало храбрость 
защищавшимся, они стойко выдержали первый натиск; но железное кольцо, 
раздвинувшись немного, снова сжалось и при втором натиске сломило беспорядочную 
толпу, не успевшую даже выстроиться. Жолнеры Вишневецкого, прекрасные 
фехтовальщики, ловкими привычными движениями повыбивали из рук противников 
сабли и стали наносить меткие удары направо и налево. Большая часть легла на 
месте, но многих взяли в плен, в числе их были и священники.

Князь Иеремия приказал всех пленников вывести на поле за селом.