Внимательно перечитав письмо, Богдан поднял голову и пристально посмотрел в 
глаза монаху.

- Красноречив пан Адам, надо отдать ему справедливость, - сказал он, - так 
красноречив, что я, пожалуй, возьму и поверю ему.

- Разве пан гетман не верит дружбе пана воеводы? - спросил Петроний.

- Рад бы верить, - отвечал Хмельницкий, - да только зачем воевода мне пишет 
одни письма, а в Севск, в Хотмыш, да в Москву - другие?

- Это неверные слухи, - возразил Петроний. - Кто-нибудь пану гетману наклеветал 
на моего повелителя.

- Святой отец, кажется, поверенный пана Адама? Так вот не помнит ли он этого 
письма? - сказал Хмельницкий, вынимая из шкатулки письмо Киселя к московскому 
двору.

- Он, наверное, вспомнит, что нас тут обзывают и мятежниками, и грабителями, и 
бунтовщиками и просят Московское государство обуздать нас.

Петроний быстро взглянул на письмо и отвечал:

- Это писано давно, с тех пор многое переменилось; пан Адам желает помочь 
гетману в его затруднениях с сеймом, и если только пан Богдан отошлет татар, он 
надеется успеть в этом.

- Пусть будет по-вашему, - сказал Хмельницкий, подумав, - но сам я ничего не 
могу решить. Завтра созову раду, прочту письмо казакам... Как решат, так и 
будет...

На другой день Хмельницкий прочел казакам письмо Киселя; но толпа не хотела и 
дослушать до конца.

- Что с ляхами переговоры вести! - кричали они, - бить их надо так, чтобы ни 
одного ляха на Украине не осталось.

Хмельницкий дал казакам вдоволь накричаться и нашуметься, и тогда начал свою 
речь:

- Как хотите, братья казаки, - говорил он, - так и будет; только Адам Кисель 
совсем не лях; он такой же православной веры, как и мы, и написал нам письмо от 
чистого сердца... Если он будет стоять за нас на сейме, нашего дела от этого не 
убудет. Мой совет таков: попробовать сперва с панами мирным путем, а не 
послушают, тогда уж их вина...

- Что правда, то правда! - согласились старшины. - Если Адам Кисель не хитрит и 
не обманывает нас, то отчего нам и не принять его услуг... Только пусть он сам 
приедет на Украину для переговоров.

- Вот теперь я могу дать пану Киселю утвердительный ответ, - сказал Богдан 
Петронию, возвратясь с рады.

Он позвал Выговского.

- Будущий пан писарь, вот тебе для начала поручение: составь письмо к общему 
нашему приятелю, Адаму Киселю, да только смотри в самых отборных выражениях; 
пан Адам сам знаменитый ритор, как раз осудит.

В коротких словах он передал ему содержание письма и к вечеру Выговский принес 
черновик.

- Ничего, для начала недурно! - сказал Богдан, с видимым удовольствием 
перечитав составленное. - Пускай пан Адам думает, что мы готовы раздружиться с 
татарами, помириться с Речью Посполитой, а мы тем временем постараемся собрать 
побольше полков. Пойдут паны на мировую, полки не помешают, а заупрямится, мы 
на них с этими полками нагрянем.

Прошли июнь и июль. Казаки ожидали возвращения своих депутатов с сейма; но о 
них не было ни слуху, ни духу. Стали поговаривать, что паны посадили их на кол. 
Пришло и достоверное известие, что поляки собрали тридцатишеститысячное войско 
и избрали троих вождей: Доминика Заславского, Александра Конецпольского и 
Николая Остророга.

- Ну, уж и отличились ляхи, - смеялся Хмельницкий, - не нашли они воинов 
получше, выбрали перину, детину да датину. Будет Доминик, что перина, с боку на 
бок переворачиваться, пан староста, что дитя малое, во всякую опасность очертя 
голову бросаться, а уж латина чем им поможет, этого я и придумать не могу: в 
библии он только знает, зато в ратном деле ничего не смыслит. Да они, я думаю,