хорошенько испортить у оврага всю дорогу; сами же спрячьтесь в засаду. Когда 
подойдут ляхи, угостите их хорошенько спереди, а мы погоним сзади.

- Почему ты знаешь, батько, что они пойдут по этой дороге?

- Уж это мое дело, - уклончиво отвечал Хмельницкий. - Возьмите с собой 
несколько орудий, поставьте их на противоположной стороне оврага так, чтобы 
удобно было обстреливать овраг. Кривонос собирался еще расспрашивать, но Богдан 
заторопил его и сам вышел вместе с ним, чтобы осмотреть отправлявшийся отряд.

Микита спустился с возвышенности и ползком крался мимо польских окопов, не 
особенно стараясь прятаться. Передовая стража скоро его увидела, трое солдат 
бросились к нему и схватили его за руки. Микита был замечательный силач, мог бы 
их стряхнуть как мух, но он только делал вид, что отбивается, а сам думал про 
себя: "Эх, вы, вражьи дети, думайте, думайте, что справились с Микитой, а 
Микита вас же проведет".

Солдаты привели его к Потоцкому.

- Пытать огнем! - приказал гетман и отправился сам присутствовать при пытке.

Микиту на веревках вздернули на перекладину, подкатили смоляную бочку и зажгли 
смолу. В другое время Галаган молча перенес бы пытку, не проронив ни слова, но 
теперь это в его расчеты не входило. Едва только огонь коснулся его тела, он 
завопил благим матом, корчась от боли.

- Ой, панове, ой, смилуйтесь! Ой-ой-ой, все скажу, как на духу покаюсь!

- Так говори! - приступил Потоцкий. - Сколько вас казаков?

- Снимите с огня, все скажу! - кричал Микита.

Пытку прекратили и начали допрос.

- Не знаю я нашим счета, да и знать его трудно; хлопы к нам отовсюду бегут, за 
день их сотни прибывают...

- А татар сколько? - допрашивал Потоцкий.

- Тугай-беевой орды будет тысяч пятьдесят. Сам хан с ордой стоит тоже 
неподалеку, говорят скоро сюда прибудет...

Потоцкий изменился в лице. - "Струсил вражий сын", - подумал про себя Микита, 
быстро взглянув на гетмана и так же быстро опуская глаза. Он упал в ноги 
гетману.

- Смилуйтесь, пане, - смиренно просил он его. - Буду служить вам верой и 
правдой, я всю степь, как пять своих пальцев знаю, каждый кустик мне знаком. Я 
вас так проведу, что ни один казак нам на пути не встретится. Вам тут все равно 
оставаться нельзя, а как подойдет хан со своей ордой, казака нападут на ваш 
лагерь...

Потоцкий ничего не ответил на просьбы казака, возвратился в свою палатку и 
собрал панов. Он теперь уже не хвалился, что разгонит казаков плетью, а, 
напротив, совсем упал духом и жаловался, что у него мало войска.

- Где мы возьмем продовольствие, - спрашивал он жалобно, - если казаки и татары 
вздумают нас осадить?

- Пан гетман забыл, - ядовито заметил Калиновский, - что он сам себя лишил 
продовольствия, предав огню все окрестности. Теперь нам остается только одно, 
не дожидаясь осады, броситься на неприятеля и смелым натиском пробить себе путь.


- Я нахожу, пан Калиновский, что нашего войска недостаточно для такого натиска. 
Я предлагаю отступить; я не имею права жертвовать войском...

- Пан коронный гетман! - умолял Калиновский, - прошу послушать моего совета, 
забудем на этот раз личности!

- Как? - закричал Потоцкий, весь вспыхнув, - пан польный гетман забывается, 
какие тут личности? У меня с ним не может быть личностей, я могу ему только 
приказывать...

Несколько панов поддержали было мнение Калиновского - Паны командиры забыли, - 
крикнул Потоцкий, - что я здесь начальник! Их дело слушать и исполнять то, что 
приказано.

Все знали, что упрямству Потоцкого нет границ, и никто не решился больше 
возражать.