- Пан гетман, как старуха на базаре, двадцать раз меняет свое мнение...

- А пан Калиновский - выскочка, суется туда, где его не спрашивают, отпарировал 
Потоцкий. - Ваше дело исполнять мои приказания.

- Пусть меня повесят, если я с этих пор исполню хоть одно нелепое гетманское 
приказание! - прокричал Калиновский, с шумов выходя из палатки.

- И повесят! - послал ему в след Потоцкий, побагровев от гнева.

Войску отдан был приказ готовиться к обратному походу, а Гдешинского послали 
снова на разведку.

Через три дня, когда Потоцкий стоял у Корсуна, Гдешинский вернулся и объявил, 
что Хмельницкий с Тугай-беем уже переправились через Тясмин и находятся верстах 
в сорока от Корсуна. Потоцкий решился дать сражение, так как другого исхода не 
было. Войско засуетилось, нашли какие-то старые окопы в поле между Корсуном и 
Стебловым, приготовили насыпи, поставили пушки... Пан коронный гетман разослал 
отряды в соседние местечки и хутора, приказав сжечь их до тла.

- Что делает пан гетман? - возражал Калиновский. - Не затем ли он двинул сюда 
войска, чтобы не умереть с голоду, а теперь сам себя лишает всякой помощи!..

- Жаль, что я не спрашиваю советов пана Калиновского, - гордо отвечал гетман и, 
обращаясь к начальникам отрядов, ожидавшим его приказаний, прибавил, - не 
жалеть никого и ничего, все русское жечь, резать, вешать и расстреливать! Эти 
презренные хлопы только и ждут пристать к Хмельницкому; чем больше мы их 
уничтожим, тем лучше...

- Да посмотрите же, - горячился Калиновский, - слепота на вас что ли напала: вы 
позади себя оставили яры, а впереди у вас возвышенности; вы сами себя заключили 
в засаду.

Но Потоцкий ничего не хотел слушать, он даже не удостоил Калиновского ответом, 
повернулся и ушел к себе в палатку. Через несколько часов страшное зрелище 
предстало перед польским лагерем: все окрестные местечки и хутора были объяты 
пламенем: началась страшная бойня, рассвирепевшие жолнеры истребляли не только 
мужчин, но даже женщин и детей. Кто мог спасался и прятался по оврагам, но 
таких было немного: за бежавшими гнались жолнеры, настигали их и предавали 
мучительной смерти.

В польском же лагере, несмотря на храбрившихся панов, на всех напал страх, 
особенно, когда разнеслась весть, что передовой трехтысячный отряд драгун 
перешел к Хмельницкому.

- Не будем стоять за панов, - говорили слуги. - Что нам за охота подставлять 
свои шеи под казацкие сабли...

Паны не могли этого не слышать и со страхом ожидали приближения неприятеля.

На другой день утром, в понедельник, показалась на горизонте пыль: появился 
Хмельницкий с татарами.

- Гляди, гляди! - указывали один другому жолнеры, - их тут тысяч сто, если не 
больше! Перебьют они нас, а кого не убьют, татары захватят в плен.

На самом деле казаков было только пятнадцать тысяч, не считая четырех тысяч 
татар Тугай-бея. В первый день Хмельницкий не хотел давать решительного 
сражения. Татары несколько раз бросались на поляков, но поляки каждый раз 
отражали нападения. Тугай-бей важно проехал мимо польских шанцев, не обращая 
внимания на выстрелы; он повернулся лицом к полякам, чтобы все могли его видеть,
 и, доехав до конца укреплений, медленно повернул коня к казацкому табору. 
Полякам уже не раз приходилось иметь дело с Тугай-беком; про дикого татарского 
богатыря сложили не одну песню, а матери его именем пугали своих детей. Один 
вид его уже нагонял страх.

- Ему нечистая сила помогает, - шептали солдаты, - смотрите, его и выстрелы не 
берут.

Кучка татар выехала на герцы, из польского лагеря тоже повыскакивали наездники; 
но этот турнир еще не походил на сражение, казалось, что и та и другая сторона 
фехтует для своего удовольствия, только падавшие трупы да осиротелые кони, 
метавшиеся по степи, говорили, что дело идет о жизни и смерти. Несколько татар 
попались в плен; один их них оказался переводчиком. Этот бут (переводчик), 
по-видимому был переодетый казак. Когда его стали пытать, чтобы выведать о 
войске, тот показал, что татар сорок семь тысяч, а казаков больше пятнадцати 
тысяч. К вечеру всех этих пленников вывели перед окопы и отрубили им головы.

Казацкий табор расположился полумесяцем на возвышенности и паны с минуту на