- Высокий повелитель правоверных! Казацкий начальник Богданко Хмель желает быть 
приятным твоим светлым очам и просит твое ханское величество благосклонно 
принять от него подарки.

Ислам-Гирей милостиво глянул на Богдана.

- Принимаем подарки твои, казак Хмель, - проговорил он, - и радуемся, что видим 
тебя в добром здоровье. За каким делом пожаловал к нам в Бахчисарай? Или очень 
у нас понравилось, так соскучился?

- Не могу пожаловаться, всемилостивейший хан, чтобы мне у тебя худо жилось, - 
отвечал Богдан по-турецки, - теперь же есть у меня до тебя и дело.

- Уж не хочешь ли ты испросить нашего согласия на войну с нашими подданными? Мы 
тут кое-что слыхали про ваши замыслы.

- Светлейший хан, - смело проговорил Хмельницкий, - если мы, казаки, и были до 
сей поры врагами вашими, то только потому, что мы люди подневольные, от нас 
требуют этого ляхи. Вот, не соизволишь ли почитать королевскую грамоту, что мы 
получили от Владислава, - прибавил он, передавая грамоту придворному толмачу.

Тот прочитал ее про себя и стал медленно, фраза за фразой, переводить 
содержание ее на турецкий язык. Хан внимательно слушал, и время от времени 
брови его нетерпеливо хмурились.

- Да, эти ляхи предательский народ, - заметил он, когда чтение кончилось. - Они 
обещали платить нам дань и не заплатили еще ни гроша.

- Они ни во что считают твое ханское могущество, - поспешил вставить Богдан, - 
да еще и нас подучают идти войной против тебя.

- Чего же ты хочешь? - спросил хан милостиво.

- Знай, грозный повелитель, что мы тяготимся польским игом и решились теперь 
его свергнуть; вся Украина готова идти на ляхов. Выбирай же теперь одно из 
двух: либо оставайся дружен с ляхами, либо окажи нам помощь против этих 
изменников, которые втайне замышляют на тебя козни. Если ты нам поможешь, мы на 
век клянемся быть с тобой в дружбе и не помыслим воевать с тобой.

Хан подозрительно посмотрел на Богдана и с усмешкой проговорил:

- Чудно это, казак Хмель, с чего вдруг у вас такая любовь к нам взялась? Знаю я,
 вы воины храбрые и дружбе вашей мы были бы рады, только сегодня я тебе еще не 
могу дать ответа, поживи у нас, я посоветуюсь со своими верными помощниками и 
слугами, тогда и дам тебе знать о своем решении.

Аудиенция на этом пока и кончилась.

Хан отпустил Богдана, кивнул ему на прощание головою, и казаки вышли из залы. 
На пороге Ивашко очутился бок о бок с Катрей, которая теперь, в качестве слуги, 
нарочно толклась у двери, нетерпеливо посматривая на медленно подвигавшихся к 
выходу казаков.

- Ивашко! - проговорила она вполголоса над самым ухом казака.

Если бы гром грянул с неба, если бы молнии разразились над самой головой Ивашка,
 наверное, он бы не так оторопел, как при звуке этого голоса и при взгляде в 
темные глаза припавшего к его уху татарченка.

- С нами крестная сила! - едва выговорил он, бледнея и подымая руку, чтобы 
сотворить крестное знамение.

Катря схватила его за руку.

- Я не оборотень, - шептала она, - молчи только, не выдай меня, сегодня вечером 
я прибегу к вам.

Приложив палец к губам, сверкнув на него еще раз глазами, она тихо скользнула 
мимо, чтобы примкнуть к остальной свите мурзы Али.

- Что ты стоишь, братику? - смеясь толкал Ивашку под бок Тимош, чего ты там 
шептался с татарченком?

Ивашко провел рукой по лбу, точно пробудился от долгого сна. Он хотел было 
что-то сказать, но одумался и промолчал. Мысль, что это была Катря, а не 
оборотень, как-то не уживалась в его голове. "А ну, как это все мне 
погрезилось?" думал он: "Еще на смех подымут, буду лучше молчать: до вечера 
недалеко".