раздалось глухое, едва слышное: "гук-гук!" Окрик этот слишком был знаком 
казацкому уху; так обыкновенно вольные казаки перекликались с регистровыми, 
когда нужно было переговорить о чем-нибудь важном.

- Кто там? - также тихо откликнулся атаман.

- Братья казаки! - был ответ.

- Что вам нужно?

- С поручением от Богдана, - тихо произнес Ивашко, наполовину показываясь из 
оврага.

Ближайшие казаки придвинулись к послам и образовали тесный круг. В первую 
минуту атаман сжал в руке саблю, предполагая какой-нибудь обман; но увидя 
безоружных запорожцев, тотчас опустил руку и ласково спросил:

- Какое же поручение ваше?

Ивашко снял шапку и низко поклонился на все четыре стороны; то же сделал и 
брыкалок.

Брыкалок начал:

- Братья казаки! Послал нас к вам батько наш Богдан, чтобы удержать вас. Для 
чего вы на своих идете? Нам ли, казакам, дружить с ляхами? Богдан вступился за 
правое дело, за веру православную, а вы хотите поднять на него руку.

Пока он говорил, все казаки собрались вокруг него и внимательно слушали.

- Если вы пойдете с ляхами на веру нашу благочестивую, то дадите за это ответ 
Богу, - прибавил Ивашко.

В толпе пронесся ропот, а Брыкалок продолжал:

- Разве не теснят вас ляхи так же, как и нас, вольных казаков, разве не терпите 
вы от них всякое надругание? И чем виноват пан Богдан, за что его преследуют? 
Только за то, что он, осмеянный и поруганный панами, стоит за правду, за народ 
русский и не потакает панским беззакониям... Как хотите, братья казаки, - 
закончил он, - вас больше, чем нас, вы можете нас перебить, а мы на вас рук не 
подымем.

Вся толпа загудела; казалось, все ненависть к ляхам сразу пробудилась:

- Смерть ляхам! На погибель! - кричали они и бросились с обнаженными саблями в 
овраг.

Брыкалок и Довгун не ожидали такого скорого полного успеха. Они поспешили к 
Богдану с радостной вестью. Все вскочили на коней и тоже отправились в овраг.

Поляки в первый момент не поняли, в чем дело. Они думали, что Богдан вышел из 
засады, и недоумевали, зачем казаки несутся прямо на них. Но услышав зловещий 
клич, они сразу догадались об измене. Защищаться было невозможно, единственным 
спасением для них было бегство. Кто успел, вскочил на коня и помчался; кто не 
поспел убежать, того зарубили на месте. Впрочем и из беглецов немногим удалось 
спастись, так как ровная топкая местность не представляла прикрытий и замедляла 
бегство. Никто из польской залоги не решился остаться на Сечи, все спасшиеся 
ушли в Польшу. Хмельницкий вернулся во главе пятисотенного отряда и был 
торжественно встречен на Сечи. Запорожцы устроили шумное торжество: каждый 
курень выкатил от себя бочку горилки и пятьсот вновь прибывших скоро так 
напраздновались, что их пришлось разносить по куреням на руках.

- Пане Богдане! - с некоторым почтением в голосе сказал кошевой, расставаясь с 
Хмельницким, решившим опять отправиться к Довгуну, - славное начало ты положил. 
Теперь я смогу рассылать гонцов и скликать народ. Весть о том, что ляхи побиты, 
разойдется повсюду...

- А я постараюсь отвести глаза панам, - весело проговорил Хмельницкий. - Надо 
как-нибудь дотянуть до весны, заручиться народом, а тогда и с татарами 
договориться.

Слух о том, что польский гарнизон перебит, и Запорожье свободно, быстро 
разнесся повсюду; все, кто скрывались от поляков, повыползли из лесов и ущелий. 
Кошевой тоже совершенно открыто разослал гонцов скликать запорожцев, множество 
беглых ютились в землянках по берегам рек, по оврагам; это были лугари, 
степовики, гайдамаки, не признававшие над собой никакой власти, никаких законов.
 Большая часть питались только дичью, а одевались, как дикари, в звериные шкуры 
и не боялись ни голода, ни холода.

Попасть на запорожскую общину новичку не представляло никакого затруднения,