стали угрюмее, неподатливее; за это их больше секли и били палками, а они еще 
сильнее ожесточались на своих мучителей.

Богдан жил в Чигирине, часто уезжал куда-то и подолгу совещался с посещавшими 
его казаками.

Был морозный вечер. Дочери Богдана ушли колядовать с дивчатами в село. Дома 
оставались только Богдан и Тимош. Богдан рано лег спать, Тимош обошел двор, из 
предосторожности заглянул в сараи, посмотрел, спят ли работник и работница; но 
их не оказалось дома.

- Колядовать ушли! - проговорил Тимош.

Он взошел на крыльцо, запер щеколду у двери и тоже лег. Вдруг сквозь сон он 
услышал на дворе шаги. Он подошел к маленькому окошку мазанки и заметил 
несколько шагов на снегу.

- Что за притча! - подумал он, хватаясь за саблю и выходя на крыльцо.

В ту же минуту на него бросилось несколько человек, заткнули ему рот тряпицею, 
связали по рукам и ногам и кинули на снег. Тимош видел, как изо всех углов 
повыскакивали люди, перед ним мелькнуло лицо пана Дачевского. Все они бросились 
к крыльцу, он же бессильно метался связанный и не мог предупредить отца. 
Сонного, безоружного Богдана вывели на крыльцо с завязанным ртом, с опутанными 
руками и ногами. Крепко-накрепко приторочили его к седлу коня и повезли куда-то.
 Тимош все это видел и не мог помочь отцу. Его освободили только сестры, когда 
под утро вернулись с колядок. Работник и работница исчезли; очевидно они были 
подкуплены Чаплинским и впустили его людей.

Тимош сейчас же бросился на розыски и узнал, что отец его у Чаплинского, за ним 
зорко смотрят, и нет возможности его освободить. Бросился Тимош к старосте, но 
его не приняли. На возвратном пути на площади он столкнулся с Комаровским. 
Комаровский ехал с небольшим отрядом жолнеров. Тимош схватил его коня за повода 
и гневно проговорил:

- Злодеи, за что вы схватили моего отца? Мало вам, что вы все у нас отняли?

- Прочь, хлоп! - замахнулся на него плетью Комаровский.

- Вот я тебе покажу хлопа! - прокричал Тимош и собрался его ударить саблей.

Но в эту минуту жолнеры, соскочив с коней, окружили молодого казака и 
обезоружили его.

- Гей, батагов сюда! - крикнул Комаровский.

Откуда-то явились батоги и Тимоша при собравшемся народе жестоко наказали 
палками, после чего Комаровский приказал отнести его домой.

- С этого щенка достаточно! - проговорил пан, - позабудет заступаться за отца.

Богдан, между тем, сидел в темном сыром погребе за крепким железным запором и 
никто, по-видимому, не мог к нему пробраться. Пани Марина ходила сама не своя; 
она знала обо всем случившемся и ей каждую минуту казалось, что вот-вот выведут 
Богдана на двор и отрубят у нее на глазах его буйную голову. Изобретательный ум 
ее на этот раз отупел, ничего не могла она придумать и понимала только одно, 
что если Богдана казнят, ей и самой не жить, так он стал ей теперь дорог. Она 
знала, что сидит в темном подвале, где его морят голодом, и это ее более 
тревожило. Вдруг у нее блеснула мысль: Саип был всегда верным слугой Богдана, 
он ловкий, маленький, изворотливый, он должен найти путь к своему господину.

- Саип, а Саип! - поманила она его, улучшив минуту.

- Что, пани?

- Любил ли ты своего прежнего господина?

Татарченок недоверчиво скосил глаза в сторону.

- А зачем пани знать?

- Вот зачем, Саип, - тихо проговорила она. - Если ты любил его, то подумай 
только: он теперь сидит взаперти, не видит света, может быть, ему не дают есть. 
Надо к нему пробраться.

Мальчик все еще недоверчиво смотрел на нее.

- Пани, ведь не любит моего хозяина? Разве ей не все равно, что будет с паном?

- Не все равно, Саип, - ответила Марина дрожащим голосом, и на лице ее