Бо той справует, шчо всiм керует; сам Бог

милостиве

Всi наши справи на своей шалi важить справедливе.

На другой день в большой столовой Суботовского хутора сидели Марина, а напротив 
нее, за кружкою меда, ксендз Хотинский. Он был иезуит в полном смысле слова: 
худощавый, с желтым морщинистым лицом, с беспокойно бегавшими хитрыми глазками, 
с двумя резко обозначившимися складками у рта, придававшими ему хищный вид, с 
кошачьими манерами и вкрадчивым голосом. Он считался давнишним другом 
Чаплинского и помогал ему во многих его делах. Новое поручение его патрона 
казалось ему труднее всякого другого. Это была уже не первая попытка и 
Хотинский знал, что имеет дело с ловкой изворотливой шляхтянкой, католичкою 
только по названию, постоянно жившей между православными и свыкшеюся с вольным 
казацким духом.

- Пани Марина, - вкрадчиво возобновил он прерванный разговор, должна выслушать 
меня хоть раз без шуток, дело серьезное, шуткам нет места.

- Слушаю пана ксендза, - полупрезрительно, полунасмешливо отвечала Марина.

- Знает ли пани, что затевает казак, ее будущий муж? Он затевает хлопское 
восстание, он мутит и регистровых казаков, и запорожцев, а за такие проделки 
ему не сносить головы на плечах. Неужели пани хочет быть женою преступника? 
Ведь его ждет казнь на плахе...

- Пан ксендз забывает, ответила Марина решительно, - что пан Зиновий еще не 
преступник. Преступники те, кто хотят лишить его прав и состояния. Но, ведь, 
есть же и законы... Он поехал к пану старосте и будет просить его 
заступничества.

- Он опоздал, - не без ехидства заметил ксендз, - пан староста для него ничего 
не сделает.

Марина пытливо посмотрела на Хотинского.

- Почему пан ксендз это думает? - спросила она.

- Не думаю, а знаю из верного источника, что пан Конецпольский и спит, и видит 
как бы отделаться от беспокойной головы. Пани должна поверить моему слову. 
Хмельницкому больше не видеть Суботова. А пани Марине не лучше ли остаться 
здесь полною хозяйкою, сделаться настоящей пани, чем держать сторону 
бунтовщиков? Рано или поздно их постигнет кара Божья! - проговорил он, возвышая 
голос. - Опомнись, пока есть время, и не губи души своей, дочь моя!

Марина молча слушала; по лицу ее пробегали какие-то неуловимые тени. В душе она 
никогда не была казачкой; но она искренно любила Богдана, верила в его ум и 
энергию. Она питала надежду, что когда-нибудь он возвысится, и они заживут 
настоящими панами. За последнее время вера ее в Богдана сильно пошатнулась. Она 
не одобряла дружбы его с хлопами и не предвидела ничего хорошего. Сколько было 
вождей казацких до него, и все они кончали жизнь на колу или под топором палача,
 паны же живут себе да живут и давят хлопов по-прежнему. "Лучше повелевать 
хлопами, заключала она и жить по-пански, чем ждать, чтобы вместе с хлопами 
вздернули на виселицу". Все эти соображения быстро промелькнули у нее в голове, 
и она внимательнее обыкновенного прислушивалась к словам ксендза.

- Пан ксендз, - спросила она наконец, - наверное знает, что пан Чаплинский 
хочет завладеет Суботовым и что пан староста за это с него не взыщет?

- Наверное, - подтвердил ксендз.

- Пан Зиновий обратиться тогда в суд.

- На суде он и подавно ничего не выиграет, так как у него нет письменных 
доказательств на владение.

- Но, ведь это ужасно! - с истинным отчаянием в голосе сказала Марина, - куда 
же мы денемся?

- Куда он денется? Это уж его дело, - ответил ксендз, - может идти к своим 
запорожцам. Что же касается до пани Марины, то ей никуда и деваться не нужно: 
она знает, что пан подстароста готов положить все к ногам ее.

Марина встала и в сильном волнении подошла к окну. Вдруг вдали по направлению к 
богатым пажитям, у гумен, там, где стояла мельница, вспыхнул один огненный язык,
 за ним другой, третий... К небу взвились снопы яркого света и, точно ракеты, 
рассыпались по темному своду.

- Иезус, Мария! Что это? - воскликнула Марина, - никак пожар на гумне?