- Что скажешь, пан писарь, - обратился к Выговскому Хмельницкий, ехать мне в 
гости к панам?

- Полагаю, что пан гетман хорошо сделает, если примет приглашение, отвечал 
писарь.

- Не бывать этому! - крикнул Джеджалык, стукнув кулаком по столу. Что вьешься, 
как змея, около гетмана?

- Не пустим мы батька! - заговорили бывшие в ставке полковники. Только не 
хватало, чтобы и он остался в польском лагере.

- Старшины будут договариваться в польском лагере, - возразил Богун. - А как мы 
поладим с чернью?

- Довольно мы натерпелись под Берестечком, - добавил Довгун. - Пусть паны 
комисары приезжают к нам. - Что дело, то дело! - подтвердил Хмельницкий. - 
Пусть паны назначат комисаров, а я передвину свое войско в Белую церковь, там в 
замке и договоримся.

- Пан гетман всегда найдет благоразумный исход! - проговорил Выговский. - 
Ничего лучшего нельзя и придумать: в Белой церкви паны будут вполне безопасны 
от черни.

Маховский нетерпеливо передернул плечами.

- Это недоверие! - сказал он. - Его величество дарует мир, а паны полковники не 
хотят отпустить своего гетмана на несколько часов в наш лагерь. Это 
оскорбительно для чести его величества.

- На коленях умоляю принять эти условия! - сказал Выговский, опускаясь на одно 
колено перед послом и незаметно делая ему знаки глазами. - Невозможно вести 
переговоры на глазах у черни и у татар. Клянусь, что паны будут безопасны!

Маховский уехал, а Хмельницкий перевел лагерь под Белую Церковь.

- Пан Кисель, я к вам с поклоном, - говорил Потоцкий старику-воеводе, пригласив 
его в свою палатку, - не откажите опять ехать комисаром к этому вздорному 
казаку; быть может, на этот раз вам удастся склонить его на наши предложения.

- С удовольствием, пан гетман! - отвечал Кисель. - Только пусть пан гетман мне 
самому позволит выбрать остальных сотоварищей.

- Пан воевода может выбрать, кого ему угодно. Я вперед одобряю его выбор. Два 
полка проводят пана до Белой Церкви, пятьсот отборных драгун останутся при пане 
воеводе в качестве почетной стражи.

Пан Кисель выбрал троих товарищей и отправился в лагерь Тамерлана, как все еще 
называл Хмельницкого.

Только что они отпустили провожавшие их полки и остались с почетной стражей, 
толпа казаков и татар окружила их. Возы и арбы так плотно сдавили их экипажи, 
что они не могли сдвинуться с места.

- Долой ляхов! - кричала толпа. - Отнять у них коней! В петлю их! В воду их, в 
воду их! - кричали разъяренные хлопы, со свистом толпясь около них.

- Пан воевода, конец наш пришел! - в страхе шептали другие паны.

- Ничего, не беспокойтесь! - отвечал Кисель, - я тотчас укрощу их.

Он высунул голову из экипажа и проговорил самым мягким голосом:

- О чем вы шумите, друзья мои? Мы не ляхи, я русский, у меня такие же русские 
кости, как у вас.

- Кости-то у тебя русские, да мясом-то обросли ляшским, - отвечали ему из толпы.
 - Да что с ними толковать, вздернуть их на дерево!

Несколько своевольных рук уже потянулись к экипажу, другие бросились отпрягать 
коней, драгун совсем оттерли, они ничего не могли сделать... Вдруг отворились 
ворота замка и гетман в сопровождении писаря и полковников поспешно поскакал 
навстречу почетных гостей.

- Не сметь трогать послов! - грозно закричал гетман.

Толпа сразу отхлынула; казаки быстро окружили экипаж, торопя возницу въезжать в 
замок.

- Паны комисары не поставят нам это в вину, - извинялся Хмельницкий.