нам более приличный прием. Он согласится, что с королевскими послами нельзя 
поступать так, как обращаются с нами. Нас держать, как пленников.

Выговский пожал плечами.

- Что делать, пан Андрей? Что делать? У гетмана крайне неровный характер. 
Подождите немного, не спешите, не гневите его.

- Но, может быть пан Андрей замолвит за нас слово.

- Хорошо, - отвечал выговский, - я сделаю все, что могу.

Пан Андрей откланялся. Через несколько часов комисаров допустили к гетману. 
Гетман вручил им написанные условия. Пан Кисель быстро пробежал бумагу и молча, 
пожимая плечами, передал ее товарищам. Все они читали и, недоумевая, смотрели 
друг на друга, а гетман, заложив руки за пояс, стоял у своего стола и с 
усмешкой посматривал то на одного, то на другого.

Это были невозможные для поляков условия. Гетман требовал совершенного 
уничтожения унии, чтобы после примаса митрополит киевский имел первое место в 
сенате; чтобы все воеводы и каштеляны на Руси были православные; чтобы войску 
запорожскому были оставлены все его вольности, гетман казацкий подчинялся бы 
только королю; все жиды были бы изгнаны из Украины; Иеремия Вишневецкий никогда 
бы не назначался коронным гетманом.

Воевода Кисель еще раз перечитал грамоту и спросил гетмана:

- Какое же число регистрового войска желает пан гетман? Здесь этого не сказано.

- А зачем говорить? Их будет столько, сколько захочу: сто тысяч, так сто тысяч, 
а то и больше.

Паны комисары видели, что они ничего не добьются от казака; они решили, по 
крайней мере, выпросить пленных.

Богдан и слышать ничего не хотел.

- Что завоевано, то завоевано! - резко остановил он просьбы панов. Об этом и 
думать нечего.

Как его ни упрашивали, он стоял на своем. Попробовали было комисары предложить 
ему иные условия, но он ни слова ни говоря, взял перо, обмакнул в чернила и 
накрест перечеркнул эти условия.

Пан Кисель попытался убедить сурового гетмана и в длинной речи осыпал его 
упреками, побуждая его бросить союз с неверными, не пренебрегать милостью 
короля: он может обратить на него и гнев свой; не губить православную веру, 
пощадить кровь невинных, так как она может пасть на его же голову. Кисель 
говорил с увлечением, голос его дрожал и гетман совсем был тронут; на глазах у 
него показались слезы.

- Нельзя мне удержаться от меча, нельзя возвратиться в неволю! говорил он. - 
Лучше сложить свою голову. Знаю, боевое счастье изменчиво: сегодня победы, 
завтра поражения, но дело наше правое... Мы чтим короля, как государя, а шляхту 
и панов ненавидим и никогда их друзьями не будем. Если не утвердят условий, 
будем биться насмерть, так и скажите королю. Кроме написанных мною условий, 
ничего другого не будет.

Комисары вышли от гетмана с поникшими головами.

- Что же нам делать? - говорил пан Мясковский. - Неужели, так и уехать, не 
выручив своих товарищей?

Выговский отвел его в сторону и вполголоса проговорил:

- Советую послам обратиться к полковнику Чорноте. Его мнение гетман уважает. 
Если панам удастся склонить его на свою сторону, их дело выиграно. Между прочим,
 могу панам послам сообщить, - прибавил он, понизив голос, - пан полковник и 
сам мечтал в былые времена о гетманской булаве. Может быть послам и удастся 
поймать его на эту удочку.

Мястковский передал слышанное своим товарищам и они отправились к Чорноте. 
Полковник жил совсем по-казацки, в небольшой хате, просто убранной, на стенах 
висело оружие, а кругом стояли деревянные лавки. На них стлался тулуп, а другой 
тулуп клался под голову.

Паны застали Чорноту лежащим на лавке и едва его добудились. Увидев нежданных 
гостей, он спустил ноги, сел и угрюмо взглянул на них.

- Пан обозный нездоров? - спросил его Кисель.