данного гетмана. Но когда ученики бурсы запели малорусскую думу, сложенную в 
честь Богдана, гетман не выдержал, вторично прослезился и воскликнул:

- О, Украина, мати моя! Пусть не будет в тебе ни одного жида, ни одного ляха!

Торжественно отслужили молебен в стенах древнейшего русского храма. Гетман 
усердно молился перед образом Богоматери; потом отправился к Иерусалимскому 
патриарху Паисию, собиравшемуся ехать в Москву.

Он не пожелал, чтобы его сопровождал кто-либо из приближенных, и Ивашко, 
воспользовавшись случайным отпуском, бросился наводить справки о Катре. 
Оказалось, что она с пани Кисель все еще живет в том монастыре, куда они 
скрылись после разгрома Гущи. До монастыря было слишком день пути, и Тимош 
посоветовал Ивашку подождать возвращения гетмана, чтобы испросить у него 
формальный отпуск.

- Ну, уж нет, ждать его больше не буду! Еще какое-нибудь дело даст да задержит, 
а у меня ни одна косточка на месте не сидит.

- Да, ведь, он на тебя осерчает, - говорил Тимош.

- А пусть серчает, - беспечно отозвался Ивашко, вскочив на коня и усаживаясь в 
седле.

Поздно вечером Ивашко подъехал к воротам монастыря и едва достучался. При виде 
казака весь монастырь переполошился, побежали докладывать матери-игуменье и 
долго продержали Ивашка за воротами, расспрашивая его, зачем он приехал, по 
какому делу, как его зовут; и только когда слух о казаке дошел до Катри, она 
сама побежала к игуменье.

- Да точно ли это тот казак, дитя мое? - недоверчиво спросила ее старуха. - 
Откуда он взялся в такую ночную пору? Быть может обман, мы отворим ворота, а 
тут где-нибудь в засаде гайдамаки.

Но Катря не отставала со своими просьбами и мать игуменья послала с ней одну из 
старших монахинь, строго наказав Катре, посмотреть сначала тот ли это казак и 
нет ли какого обмана.

Через несколько минут Ивашко уже сидел в скромной келье и передал свежие 
новости пани Кисель и своей невесте. Решено было, что он отвезет их в Киев, где 
пани Кисель будет дожидаться своего мужа. Пану Адаму предлагали Киевское 
воеводство на место старого Тышкевича.

- Я боюсь только одного, - говорила пани, - ваш гетман слишком часто пирует с 
казаками и тогда, сказывают, с ним нет никакого сладу. Я и прежде не слишком-то 
любила его, а теперь, по рассказам, он совсем зазнался.

- Ничего, с ним можно ладить, только не надо перечить ему! - отвечал Ивашко.

- Я слышала, он скоро женится? - спросила Катря.

- Да, через месяц, а может быть, и раньше.

Разговорились о свадьбе Катри, рассчитывали сыграть ее тоже до поста. Катря 
после свадьбы решила остаться в семействе Киселя, так как ни за что не хотела 
расставаться с пани Кисель.

Мать-игуменья пожелала видеть жениха Катри, долго расспрашивала его, что 
делается на Украине, и советовала ему после свадьбы оставить боевую жизнь и 
уехать куда-нибудь подальше в спокойный уголок.

- Довольно тебе проливать кровь, - говорила она, - Бог посылает тебе такую 
хорошую жену не за тем, чтобы ты ее бросил на произвол судьбы; я ее полюбила, 
как дочь родную, и буду за вас молить Бога, чтобы вы были счастливы.

Ивашко низко поклонился доброй старушке и отвечал на ее увещания:

На все воля Божья, а гетмана я оставить не могу, он мне жизнь спас, я должен 
ему служить до самой смерти.

На другой день Ивашко с пани и панной приехали в Киев. Гетман встретил их 
милостиво и даже просил пани Кисель быть посаженной матерью. Приготовления к 
свадьбе гетмана заняли около двух недель и только в конце января гетман мог 
отправиться в Переяславль, где уже ждала его невеста.

С многочисленной свитой поехал гетман к пани Марине. Она ждала его в богатой 
атласной плахте, вся в жемчугах и драгоценных камнях, тоже окруженная свитой 
самых знатных казачек; между ними были и шляхтянки.

- Вот и привел Бог свидеться, - сказал Богдан, - отвешивая Марине низкий поклон.