Суеверный страх наполнил сердце гетмана, он пустился бежать по тропинке и ему 
казалось, что сзади с воем и свистом за ним несется целый сонм приведений, а 
колдунья хохочет ему вслед. Он пришел в себя лишь тогда, когда завидел казацкий 
табор.

Колдунья, действительно, хохотала над убегавшим гетманом. Когда Богдан скрылся 
из виду, она повернулась к двери и, продолжая смеяться, проговорила:

- Вылезай, пан писарь, утек наш гетман!

В полуразрушенной мельнице послышался легкий стук и из подполья вылез пан 
Выговский.

- Хорошо я тебе обделала дельце? - весело проговорила колдунья. - Мы на него 
такого страху напустили, что он до утра не опомнится... Я его знаю... В битвах 
он смел, нипочем ему пуля и сабля, а ночью чертей и оборотней боится...

Они вернулись в лагерь ближней тропинкой и, когда через полчаса Богдан послал 
за писарем, тот, как ни в чем не бывало, тотчас явился к нему.

Богдан отдал ему приказание составить письмо к пани Марине с формальным 
предложением вступить с ним в законный брак, приняв предварительное православие.


- Кого прикажет пан гетман послать с этим письмом? - спросил Выговский.

- Мне все равно, следует только выбрать расторопного казака и объяснить ему, 
что эту грамоту он должен вручить пани в собственные руки.

На следующее утро вошел к Богдану Ивашко и, отвесив низкий поклон, молча встал 
у порога.

- Что хочет хлопец? - спросил гетман.

- Прошу пана гетмана отпустить меня по своим делам.

- А долго ли хлопец гулять думает? И какие такие свои дела! - с неудовольствием 
проговорил Хмельницкий.

- Больно стосковался, хочу Катрю повидать, я прослышал, что она в монастыре, 
недалеко от Киева.

- А не подождет ли хлопец недельки три: я и сам думаю на Киев двинуться.

Ивашко ничего не ответил, поклонился и вышел.

- И что бы ему отпустить меня, - жаловался он вечером Тимошу. - На что я здесь 
нужен?

- Что же ты не просился у него? - возразил Тимош.

- Попросишься! - угрюмо отвечал Ивашко. - Он теперь не тот, что был прежде... 
Нравный стал, слова себе наперекор не позволяет сказать, сейчас ногами затопает,
 закричит, с кулаками к тебе подступит.

- С чего же это отец так переменился? - задумчиво спросил Тимош.

- А с того, - нетерпеливо вскричал Ивашко, и глаза его загорелись, что нас 
хлопов забыл, не нужна ему больше казацкая вольница... Смотрит, как бы с панами 
поладить... И особенно это с ним с тех пор сталось, как польская змея около 
него увивается...

- Выговский? - быстро спросил Тимош.

- Выговский! - подтвердил Ивашко. - Вкрался он в душу его, завладел им и вертит,
 как хочет. А сам втайне с московскими людьми переговаривается... Продаст он 
нашего батька. Его из польской службы за то выгнали, что нечистыми делами 
занимался...

- Зачем же казаки не откроют глаза отцу? - спросил Тимош.

- Не слушает он нас; ты видел, как он ушел из-под Замостья. Ему нынче никто не 
смеет перечить, он знает, что сильнее всех. Нет, уж лучше подожду три недели; 
попрошу кого-нибудь грамотного написать письмо Катре.

Вечером Выговский имел долгий разговор с митрополитом Иосафом, сопровождавшим 
Хмельницкого в качестве духовника и священнослужителя.

- Советую вам, святой отец, не противиться браку пана гетмана. Пани Марина - 
женщина умная; она поймет выгоду союза с Москвой.