- Потерпим, сердце, - отвечал Ивашко. - Будет и на нашей улице праздник.

3. ПИР

Тогдi Хмельницкiй ключи одбирав,

Чуру свого до города Черкаса посилав;

Велiв ключи пани Барабашевой подати,

Листiв королевських питати.

В большой просторной комнате Суботовского хутора все было готово к прибытию 
гостей. Три длинные стола, поставленные покоем, были покрыты тремя тонкими 
прекрасными скатертями, лежавшими одна на другой. Серебряные, вызолоченные 
тарелки, мисы, блюда так и блестели при ярком свете люстр и шандалов с 
восковыми свечами. На каждой тарелке была небольшая салфетка и ложка. В углу 
комнаты, вместо буфета, стоял стол. На нем возвышались груды тарелок, чаш и мис.
 В другом конце зала расположилось несколько музыкантов и песенников. При входе 
в столовую стоял роскошный серебряный рукомойник с таким же тазом, и висело 
расшитое широкое полотенце локтя в три длиною. На особом столе стояло множество 
бутылок и кувшинов с винами, медом и брагою.

Слуги то и дело сновали взад и вперед; одеты они были по казацки, но чисто, 
щеголевато, даже роскошно. Тут же хлопотала и Марина в богатой штофной плахте с 
дорогим ожерельем на шее и кокетливою кибалкою на голове, прикрытою длинными 
концами тонкой кисеи. Кушак, поддерживавший яркую шелковую запаску, весь был 
унизан дорогими каменьями. На ногах красовались сафьянные черевики с богатым 
золотым шитьем и серебряными скобами под каблуками. Марина исполняла в доме 
Хмельницкого роль экономки, но рассчитывала скоро стать полною хозяйкою, так 
как после Рождества он обещал на ней жениться. Чаплинский, в свою очередь, 
делал ей несколько раз предложение, но она постоянно ему отказывала и не 
слушала уговоров ксендза, сулившего ей все муки ада за то, что она хочет стать 
женою провославного. Младший сын Богдана сидел на крыльце и забавлялся своею 
прекрасною игрушечною саблею, привезенную отцом из Чигирина. Дочери - одна 
невеста, другая подросток - помогали Марине по хозяйству. Богдан еще не выходил 
из своей комнаты: он сидел за какими-то бумагами и угрюмо грыз перо. Перед ним 
стояла кружка с брагою, но он до нее не дотрагивался: мысли его, видимо, были 
далеко: может быть, у крымского хана, с которым он думал завязать сношения, 
может - у короля Владислава, на которого он возлагал большие надежды, а то и в 
Сечи с удалыми запорожцами, с понизовою вольницею, не знавшего ни страха, ни 
удержи...

К крыльцу подъехали двое всадников и в комнату Богдана через несколько минут 
вошли Довгун и Брыкалок. Они низко поклонились Богдану, а он ласково протянул 
им руку.

- Здравствуйте, хлопцы! - проговорил он приветливо.

- Здоров будь, батько! - отвечали казаки.

- А вы в пору приехали, - сказал Богдан, - у меня сегодня пир или прочуяли? 
Казак чует горилку за версту.

Казаки весело засмеялись.

- Я к тебе, батько, который час собираюсь, - сказал Брыкалок.

- А что, орудуешь? - спросил Богдан, пытливо взглянув на него.

- Орудую, - подтвердил казак. - По шинкам да по корчмам все сапоги избил.

- А толк есть?

- Как не быть! По нынешним временам уменья немного надо: народ и так на панов 
озлоблен, а здесь еще к тому же и твое имя знают, видят, как твои сельчане 
живут. Всякому завидно, всякий того же хотел; у тебя-то рай, а у панов ад.

Богдан улыбнулся, приосанился и заложил руки за пояс.

- Ну, а сколько у тебя примерно? - спросил он, в упор смотря на казака. - 
Только не лги, говори правду.

- Да человек с сотню будет верных, таких, что и к присяге приводить не нужно. А 
потом вот еще, Богдан Михайлович, - заговорил он деловым тоном, подвигаясь 
ближе. - Хочет тебя повидать поп из деревни Липовец; человек он верный, добрый, 
за веру провославную головой стоит. А еще корчмарь из Холмиков; он хоть и жид, 
да больно уж паны его разобидели, вот он и тянет на сторону хлопов.

- Ну, жидам-то я не больно доверяю, - поморщился Хмельницкий. - С жидом мы