году, также перешел под опеку Бормана, которому предстояло многое сделать в 
Линце. Фюрер вознамерился превратить город, в котором прошли его школьные годы, 
в «новую жемчужину Дуная». К реализации этих великих замыслов привлекли цвет 
архитекторов третьего рейха — Германа Гесслера, Родерика Фика и Альберта Шпеера.
 Гитлер собственноручно готовил эскизы представительских зданий. Средства на 
работы шли, естественно, из фонда Бормана, откуда, по распоряжению фюрера, 
финансировались и затраты на собрание картин для городского музея 
изобразительного искусства. 
      Но были и такие детали, о которых жителям Линца помнить не следовало: 
например, об истории амурных похождений отца фюрера, трижды женатого [208] 
Алоиза Гитлера. Еще были живы члены достаточно респектабельных семей из 
пригорода Шпиталь, которые могли бы поведать кое-что о семейных тайнах. После 
аншлюса особенно рьяные журналисты попытались «раскопать» сенсационные 
материалы, но им вообще запретили что-либо публиковать. 
      Однажды Гитлеру сообщили, что на одном из домов в Шпитале, где в юности 
он действительно прожил некоторое время у своего дяди, появилась мемориальная 
табличка. Взбешенный, Гитлер первым делом позвонил Борману и, шипя от злости, 
приказал немедленно снять табличку и принять меры к тому, чтобы его имя никогда 
не упоминалось в связи с этой деревней. 
      В последний раз Гитлер виделся со своими знакомыми из Шпиталя в 1918 году 
во время отпуска. Начав политическую карьеру, он стал отдаляться от свидетелей 
своего прошлого. Чем успешнее шли его дела, тем больше становилась пропасть 
между ним и его родственниками. Гитлер считал контроль за своими родственниками 
особенно тонким и конфиденциальным делом, ибо стремился, чтобы люди как можно 
реже вспоминали об их существовании. 
      Религия, основанная на доброте, милосердии и вере в Бога, противоречила 
стремлениям диктатора, который не желал ограничивать себя какими-либо 
принципами. Впрочем, притеснению христиан находились и иные причины. Для 
фанатичных антисемитов непростимый грех христианства состоял уже в том, что 
корнями своими оно уходило в иудаизм. Да и среди бесхитростных христиан 
бытовало убеждение, что «евреи распяли нашего спасителя». Борман не придавал 
особого значения всей этой аргументации, ибо он вообще не давал себе труда 
задуматься над [209] причинами своей ненависти к евреям. Достаточно было 
бесконечно повторявшегося, словно заклинание кружащего в магическом танце 
тибетского монаха, партийного лозунга «Евреи — вот причина наших несчастий». 
      Как партийный функционер, вышедший из самых низов, он хорошо знал и 
поддерживал все выдвинутые против евреев обвинения: «вшивые торгаши с Востока», 
«еврейские эксплуататоры с Уолл-стрит», сионисты и ассимилированные евреи 
либеральной партии, Талмуд и учение Карла Маркса, — абсурдное нагромождение, 
призванное доказать существование некоего всееврейского заговора с целью 
захвата мирового господства. Бормана не интересовало «научное обоснование» 
расовой политики нацистского режима. Все, что Мартин знал о расах, он почерпнул 
из «Штурмер» и «Фелькишер беобахтер». О своей принадлежности к антисемитской 
организации (в начале двадцатых годов) он упоминал в анкетах лишь для того, 
чтобы подтвердить свой статус «старого борца». Впервые Борман соприкоснулся с 
практикой нацистского расизма, когда понадобилось принять меры, чтобы помешать 
евреям менять фамилии (одновременно возникла сопутствующая проблема: как быть с 
«арийцами», фамилии которых походили на еврейские?). 
      Во многих (особенно крестьянских) семьях, в «чистоте» немецкой крови 
которых сомневаться не приходилось, сохранилась давняя христианская традиция 
нарекать детей именами из Ветхого Завета. Следовало ли заранее оградить их от 
подозрения в принадлежности к племени «детей израилевых»? Истинный прагматик и 
прожженный бюрократ, Борман сразу предложил соответствующий способ: узаконить 
правило, согласно которому в личных документах каждого еврея к имени надлежало 
добавить обязательное дополнительное имя, в качестве которого он предложил 
использовать [210] «Ид» — от названия еврейского языка идиш{31}. 
      Следует отметить, что до войны антисемитская деятельность Бормана была не 
столь заметной по сравнению с «вершениями» некоторых других нацистских лидеров: 
в проведении этой кампании Борман, верный правилу «всегда держаться в тени», 
оставил сомнительную громкую славу своему другу Гиммлеру и его тайной полиции 
гестапо, долгое время умело скрывавших свою непопулярную деятельность за 
завесой полной секретности. Борман вновь активно включился в дело лишь после 
того, как обнаружил лазейку, которая позволяла евреям ускользнуть от пресса 
антисемитского законодательства: он вдруг осознал, что правительственные 
чиновники по-прежнему обращаются за помощью к еврейским докторам и покупают 
лекарства у еврейских фармацевтов. Рейхсляйтера НСДАП более всего шокировало то,
 что государство косвенно обеспечивало последним субсидии в виде компенсаций, 
выдаваемых служащим на лечение. Министр внутренних дел немедленно выпустил 
приказ о запрещении финансирования евреев за счет средств налогоплательщиков. В 
этот всеобъемлющий список попали даже еврейские похоронные агентства. 
      Борман не участвовал в погромах и расправах над евреями. Однако 
невозможно поверить, будто он ничего не знал о подробностях «спонтанных» акций 
(нет сомнений, что в действительности они были заранее спланированы и продуманы 
до мельчайших деталей). [211] Непосредственными исполнителями этих преступлений 
были члены СА, СС и группы политических лидеров, нарядившиеся в одежды уличных 
хулиганов. Геббельс, Гиммлер и ставший впоследствии шефом службы безопасности 
Рейнхард Гейдрих плели паутину террора с ведома Гитлера, без согласия которого 
они никогда не решились бы на осуществление «операций», заставивших мир 
содрогнуться от ужаса. Другими словами, «левая рука» Гитлера — Борман обрел все 
атрибуты «правой руки» несколько позже — была хорошо осведомлена об этих