Фрик? Они получили почетные партийные значки в один день, но Фрик уже тогда в 
качестве министра внутренних дел Германии занимал один из важнейших 
правительственных постов, а в качестве депутата рейхстага был одним из лидеров 
парламентской фракции НСДАП. Участник «пивного путча» 1923 года и партийный 
функционер с большим стажем, он завоевал авторитет как внутри партии, так и вне 
ее. Вряд ли новичок с несравненно меньшим административным и партийным опытом 
представлял для него реальную угрозу. 
      Первый разящий удар Борман нанес Фрику там, где позиции последнего 
казались абсолютно незыблемыми: среди служащих его министерства. Дело в том, 
что без благоволения Бормана никто не мог рассчитывать на успешную карьеру в 
правительстве. Поэтому сотрудники министерства Фрика невольно стали заложниками 
рейхсляйтера НСДАП. 
      Борману не составляло особого труда направить гнев фюрера против Фрика, 
потому что Гитлера высшие правительственные чиновники раздражали, как красная 
тряпка — быка. Вождь НСДАП презирал систематическую вдумчивую работу всякого 
рода; вид папок с документами доводил его до истерики. Фюрер приходил в ярость 
оттого, что, являясь главой государства, он не мог распоряжаться своими 
подчиненными по собственному усмотрению: закон защищал их права и определял 
обязанности. Анархист по убеждениям, Гитлер считал всех правительственных 
чиновников реакционерами. 
      Таким образом, Борман мог не сомневаться, что любые его критические 
замечания в адрес существовавшего [205] устройства — шла ли речь о размерах 
заработной платы, пенсионного обеспечения или о должностных обязанностях 
государственных служащих — будут благосклонно восприняты фюрером. Теперь 
рейхсляйтера партии не устраивало просто хорошее выполнение человеком 
порученной работы. Следующий шаг — потребовать от немца почти религиозного 
почитания нацистской идеологии. Борман издал инструкцию, согласно которой 
всякого, кто не разделял принципов нацизма на словах и на деле, следовало 
уволить. (Это положение было возведено в ранг закона в июле 1938 года, когда 
Гитлер подписал указ, гласивший: «Служащие, в деятельности которых третий рейх 
более не нуждается, подлежат увольнению».) 
      С другой стороны, Борман, формируя мощный партийный аппарат, принимал к 
себе на службу тех, кого только что изгнал с государственных постов. Из бывших 
специалистов министерства юстиции он образовал в бюро Гесса Отдел III, 
занимавшийся проблемами законодательства, а в политическом отделе (Отдел II, 
ведавший также архивами личных дел членов НСДАП) создал группу государственного 
управления. Казалось бы, это могло ослабить его позиции — ведь он раздувал штат 
ненавидимых Гитлером чиновников, дублировавших работу правительства... Но 
Борман умело и своевременно сделал упреждающий выпад: он пожаловался фюреру, 
что вынужден брать на себя невообразимую массу дел, которым недалекие и 
нерасторопные министерские чинуши Фрика не уделяют должного внимания! 
Естественно, Гитлер в конце концов внял тем, кто критиковал Фрика, и сместил 
его с занимаемого поста{30}. [206] 
      В сентябре 1938 года рейхсляйтеры были поражены шквалом громких почестей, 
которыми фюрер вдруг стал одаривать этого человека. Они не поняли сути 
произошедших перемен: Гитлер укрепил свою абсолютную власть, и институт 
рейхсляйтеров стал для него бесполезным пережитком прошлого. Отныне ему нужны 
были только беззаветно преданные, подобострастно-покорные последователи, для 
которых ни одно поручение фюрера не могло быть ни слишком простым, ни слишком 
сложным, ни слишком необычным, ни слишком неприятным. Приказ фюрера — 
единственно верный путь, и ради достижения поставленной цели надлежит проявить 
все мыслимое рвение, а если потребуется — даже немыслимое. Безусловно, в 
ближайшем окружении Гитлера в полной мере таковым сумел показать себя только 
тонкий психолог и гениальный бюрократ Борман: верным, надежным, покорным, 
услужливым, обладающим замечательной практической сметкой и готовым отбросить 
всякую щепетильность, если это необходимо для исполнения приказа. 
      Гитлер не раз отмечал, что Борман — единственный в его окружении человек, 
который ничего не забывает. Он доверял ему более, чем другим, даже в личных 
делах — а фюрер ревниво оберегал свои тайны и был чрезвычайно щепетилен в 
вопросах, затрагивавших его происхождение, прошлое, знакомства и отношения с 
женщинами. «Люди не должны знать, каков я на самом деле, откуда я взялся и из 
какой семьи происхожу», — говорил он своему племяннику Патрику Гитлеру. 
      Борман был посвящен во все тонкости этих проблем, ибо именно ему фюрер 
доверил заметать нежелательные следы прошлого и следить за тем, чтобы все 
аспекты его личной жизни подавались в нужном свете. 12 марта 1938 года, перейдя 
границу Австрии (во время аншлюса), Гитлер даже не остановился возле [207] дома,
 в котором родился. Тем не менее дом надлежало бережно сохранить, и Борману 
было приказано выкупить его вместе с расположенным на первом этаже рестораном, 
поскольку соседство пьяных орд выглядело бы кощунственно. Владельцы, братья 
Поммер, хорошо сознавали, какого рода недвижимость оказалась в их руках, и 
постарались как можно выше взвинтить цену. К тому времени они добились 
солидного положения в обществе и состояли в нацистской партии, но агентам 
Бормана удалось обнаружить наличие евреев в числе их предков. Тем не менее 
Борман заплатил им сто пятьдесят тысяч марок — превосходная цена за старую 
постройку в отнюдь не престижном районе. Сделка состоялась в мае, и дом перешел 
в собственность... Мартина Бормана! Гитлер не хотел, чтобы дом был как-то 
связан с его именем или зарегистрирован на балансе НСДАП, ибо со временем это 
могло бы вызвать у кого-нибудь ненужный интерес или сомнения в законности его 
прав на обладание оным. 
      Дом отца Гитлера в Леондинге (на южной окраине Линца), купленный в 1899