Но не таков был Борман, чтобы останавливаться на полпути. Как указал 
Мартин в своем ответе, речь шла вовсе не об адъютантах, поскольку он якобы знал 
об упомянутом решении Гитлера. Просто возникла необходимость напомнить, что уже 
давно было объявлено о запрещении «прежним властителям» присуждать «фамильные 
награды». Причина настаивать на соблюдении этого правила, подчеркивал Борман, 
заключалась в том, что герцог присудил свою награду не только адъютантам фюрера.
 В числе отмеченных оказался, в частности, «группенфюрер Эрнст, впоследствии 
расстрелянный». Словом, истинному национал-социалисту надлежало отказаться от 
подобной «чести» из принципиальных соображений. [159] 
      Видеманн предпочел не ввязываться в дальнейшую полемику и просто подшил 
письмо Бормана в папку. Однако через пару недель он вновь оказался под огнем 
критики рейхсляйтера НСДАП. На проходившей в Мюнхене конференции некоторые 
партийные сановники выступили против самовольного использования начальником 
штаба СА Лутце титула «начальник штаба фюрера». Лутце отринул обвинение, указав,
 что не присваивал этого звания самолично: первыми таким образом поступили 
адъютанты фюрера. Борман немедленно направил Видеманну официальное письмо с 
пометкой «конфиденциально», в котором предупреждал: 
      «Вынужден настоятельно просить Вас об отказе от дальнейшего употребления 
упомянутого титула, поскольку это, во-первых, неправомочно и, как следствие, 
во-вторых, вызывает серьезное возмущение».
      Борман все чаще провоцировал подобные стычки с адъютантами. Его уязвлял 
непосредственный доступ этих людей к Гитлеру, позволявший им заполучить подпись 
фюрера под теми или иными документами в соответствии с их собственными планами. 
Впрочем, выжить Видеманна, который не имел особых заслуг перед партией до 
назначения на пост адъютанта, оказалось делом не самым сложным. Гитлер 
познакомился с Видеманном еще в годы войны, когда офицер Фриц Видеманн 
руководил кадрами полка, а Гитлер служил курьером, стоял перед ним навытяжку и 
послушно щелкал каблуками. Теперь бывший капрал назначил бывшего капитана своим 
подчиненным. Видеманн безропотно воспринял эту перемену, но вскоре устал от 
бесконечных внутрипартийных дрязг и интриг. Незадолго до начала второй мировой 
войны он попросил об отставке и получил пост генерального консула в 
Сан-Франциско. [160]
      * * * 
      Историю легендарного восхождения Мартина Бормана к вершинам власти 
достаточно полно можно проследить только по документальным свидетельствам, ибо 
он, следуя избранным принципам, старательно избегал громких ролей в драматичных 
событиях и никогда не оказывался в центре внимания широкой общественности, 
скрываясь в тени более крупных фигур. Он без колебаний брался за роль второго 
плана как на этапе своего влияния на судьбу одной лишь Германии, так и на 
последовавшем этапе, затронувшем уже судьбу всего мира. Фигуры, подобные ему, 
зачастую навсегда остаются за чертой круга, ярко освещенного прожектором 
истории. В народе его считали добросовестным сержантом в составе роты под 
командованием Гитлера; не всякий вспомнил бы даже его имя. Но в высших 
нацистских кругах лишь немногие решались схватиться с Борманом. 
      Конечно, бывали и исключения. Эрнст Ханфштангль, руководитель по связям 
НСДАП с иностранной прессой, писал в своих мемуарах: 
      «По-моему, его дисциплинированность, сдержанность и умеренность оказывали 
хорошее влияние. Вместе с Гессом он неутомимо боролся против коррупции в 
партии».
      Действительно, Борман оказался не подвержен приступу накопления огромных 
состояний, охватившему всю нацистскую верхушку после прихода к власти. И хотя 
он боролся против этого явления, на самом деле его не сильно беспокоили 
проблемы морального свойства, отрицательно сказывавшиеся на отношении общества 
к партии. Если к Борману попадали документы, которые свидетельствовали о 
богатствах, полученных неправедным путем, он просто складывал их в досье, 
хранившиеся в стальных сейфах «коричневого дома», накапливая компрометирующие 
[161] материалы и терпеливо выжидая удобного случая для нанесения — если 
понадобится — решающего удара. Отмеченная Ханфштанглем умеренность была 
редчайшим качеством среди представителей партийной элиты, а у Ханфштангля 
имелись собственные веские причины ценить его: отпрыск богатого рода, он часто 
ссужал партию деньгами в «период борьбы». Когда же он попросил возместить долг, 
заворовавшиеся лидеры наци обвинили его... в жадности! [162]
      В свите фюрера 
      Утро Бормана в Оберзальцберге начиналось с ознакомления с ходом 
строительства, проверки меню (в том числе и в столовой эсэсовцев), изучения 
пришедшей в партийную канцелярию корреспонденции и отчетов. К исполнению 
обязанностей при фюрере он должен был приступать не раньше полудня, когда 
Гитлер, имевший обыкновение бодрствовать до глубокой ночи, только вставал с 
постели. Если оказывались подготовленными новые архитектурные эскизы, он 
предлагал вниманию хозяина именно их, откладывая на более позднее время работу 
с документами, изучение которых было для Гитлера ненавистным занятием. Тем 
временем в приемной собирались гости, приглашенные присутствовать на ленче: 
адъютанты, врачи, секретари, те или иные влиятельные партийные лидеры, Альберт 
Шпеер (фюрер поселил его в здании, где располагался штаб архитекторов 
Оберзальцберга), Ева Браун с подругами, Генрих Хофман (Ева работала в его 
фотоателье в качестве модели). Естественно, на ленче присутствовал и Борман. 
Все они составляли личное окружение Гитлера в Оберзальцберге. 
      Борман не только много работал, но и умел создать о себе мнение как о 
неутомимом труженике, без которого не обходится ни одно архиважное дело. Иногда,
 напустив на себя озабоченный вид, он в последний [163] момент отказывался