«Эта личность представляла собой невообразимую смесь личных амбиций, 
жажды власти, прагматизма в организационных и административных вопросах, 
включая управление финансами, и комплекса угнетения, возникшего вследствие того,
 что мечтавший о власти энергичный деятель всегда оказывался в положении 
подчиненного. Хладнокровие искушенного игрока ставит его в один ряд со 
Сталиным: осознавая преимущества жесткого партийного диктата, он систематически 
строил свою партийную игру соответствующим образом. Гитлер — вот «альфа» и 
«омега» его деятельности. Создавая временные альянсы лишь ради достижения 
отдельных целей, Борман не нуждался в чьей-либо постоянной поддержке».
      Впрочем, Дарре не упомянул, что сам он тоже вступил в альянс с Борманом, 
когда занимался созданием департамента полиции «расового регулирования» в 
соответствии с лозунгом, провозгласившим немецкое крестьянство национальной 
сокровищницей расовой силы. Этот шаг задевал область, на которую 
распространялись интересы рейхсфюрера СС Гиммлера. Потерпев фиаско в деле 
коммерческого разведения кур, Гиммлер переключился на вопросы размножения 
человеческих существ, взявшись решать эту проблему по собственному разумению. 
Дарре, как и всякому, кому было что сказать о крестьянстве (все-таки министр 
сельского хозяйства!), присвоили почетное звание офицера СС. Сначала ему это 
понравилось, но вскоре он стал неуютно себя чувствовать в черной униформе. Зная,
 что отношения между Гиммлером и Борманом неожиданно ухудшились, Дарре 
обратился к последнему за помощью. Борман был заядлым курильщиком, и на память 
об их союзе Дарре подарил ему портсигар. В конце марта 1935 года после долгого 
приватного разговора [146] с рейхсминистром сельского хозяйства Борман «пришел 
домой в том приподнятом настроении, которое — видит Бог — возникает только 
после доверительной беседы между искренними национал-социалистами». 
      Проявлением этого сотрудничества стал шаг Дарре, сделанный 7 сентября 
1935 года, — назначение «рейхсляйтера НСДАП Мартина Бормана пожизненным членом 
германского крестьянского совета». Впрочем, ничего, кроме почетного значка и 
права присутствовать на торжественных церемониях, сей титул не сулил. Поэтому 
Дарре подсластил его занесением имени Бормана на скрижали Зала Славы. В конце 
1935 года рейхсминистр «осознал, что все нити политических интриг находятся в 
руках Бормана и что именно он является безусловным политическим лидером в 
Берлине». 
      Борман и Гиммлер никогда не питали особых симпатий друг к другу, но 
постепенно пришли к выводу, что могут быть взаимно полезными. Гесс — по 
наущению своего штабсляйтера — издал приказ, согласно которому партийным 
комитетам запрещалось вести шпионскую деятельность и заводить на граждан личные 
дела. Работа такого рода полностью перешла в ведение СД{27}, представлявшей 
собой секретную службу СС. Но многие гауляйтеры игнорировали это распоряжение, 
а иные даже приказали своим подчиненным наладить сотрудничество с СД, желая 
контролировать работу местных отделений СС, справедливо полагая, что там могут 
собирать сведения и о партийных лидерах, включая самих гауляйтеров. Инструкция 
Бормана, датированная серединой февраля 1935 года, предписывала партийным 
организациям «отказаться от всякого недоверия по отношению к СД» и явно 
подливала воду на мельницу Гиммлера. [147] 
      Указание гласило: 
      «Поскольку работа СД соответствует целям партии, следует исключить всякие 
препятствия в деятельности этой организации и обеспечить ей всемерное 
содействие».
      Резкое сближение дуэта Борман — Гиммлер произошло во время триумфальной 
поездки Гитлера по Саару, который в результате плебисцита в марте 1935 года 
вернулся в состав рейха. Теперь пришел черед Гиммлера демонстрировать знаки 
«дружеского расположения» (все, что касается отношений между этими двумя 
великими лицемерами, необходимо заключать в кавычки). Он пригласил Бормана 
посетить стратегические эсэсовские центры империи. Первая остановка — Верден. 
Как гласила история, Карл Великий, прозванный «убийцей саксонцев», вырезал в 
этих местах несколько тысяч германских дворян, охваченных бунтарскими 
настроениями, и в память о жестокости древних времен рейхсфюрер СС приказал 
возвести здесь величественный мемориал. 
      На следующий день Гиммлер знакомил Бормана с кошмаром современности: они 
посетили подготовленный эсэсовцами концентрационный лагерь в Эстервегене, где 
велись разработки в области «технологии обезлюживания». Кульминацией поездки 
стал визит в Вевельсбург (к югу от Падерборна), где рейхсфюрер планировал 
создать исследовательский центр истории германских племен. В сентябре Борман 
ответил на этот жест Гиммлера директивой, предписывавшей обеспечить широкое 
сотрудничество масс с СС, чтобы люди сообщали в гестапо обо всех, кто посмел 
критиковать действия партии: «дерзких наглецов» следовало отправлять в 
концентрационные лагеря. В мае следующего года накануне совещания в Мюнхене 
Борман предложил рейхсляйтерам и гауляйтерам совершить небольшую 
ознакомительную поездку под руководством рейхсфюрера СС. Гиммлер привез всех — 
отвертеться не удалось даже [148] высшим партийным чинам — в Дахау. «Тогда в 
Дахау все было на отменном уровне: заключенных хорошо кормили, хорошо одевали, 
обеспечивали сносные условия содержания», — вспоминал впоследствии Рудольф Гесс 
— тот самый Гесс, который был сообщником Бормана еще по делу в Пархиме и взял 
тогда вину на себя. Отсидев несколько лет в тюрьме, он вышел на свободу по 
амнистии и стал связистом в дивизии СС «Мертвая голова». В тот день у него 
состоялась сердечная, доброжелательная беседа с рейхсляйтером и рейхсфюрером, и 
вскоре, благодаря теплым отзывам Бормана, он заполучил третью звездочку, 
свидетельствовавшую о производстве в унтер-штурмфюреры СС (соответствует званию 
армейского младшего лейтенанта).