Борману он получил шанс доказать свою верность и компетентность, а также 
возможность выйти из подчинения Рему); с другой стороны, Борман рекомендовал 
вернуть на руководящий пост в СА своего ставленника Виктора Лутце. 
      Окончательное решение фюрер принял 23 июня в Оберзальцберге, и в течение 
последовавших трех дней были обдуманы все детали операции. 25 июня в 
радиообращении Гесс провозгласил: «Горе тому, кто полагает, что восстание 
пойдет на пользу нашей революции!» 
      Готовил ли он общественное мнение к кровавым событиям или хотел 
предостеречь Рема? Впрочем, для второго было уже слишком поздно. 27 июня Гитлер 
возвратился в Берлин и провел несколько совещаний с теми, кого собирался 
задействовать: с Герингом, поручив ему руководить проведением операции в 
Берлине; с Геббельсом, которому предстояло сопровождать Гитлера в Вестфалию, 
Годесберг и Мюнхен; с обергруппенфюрером СА Виктором Лутце, будущим преемником 
Рема; с Генрихом Гиммлером и, конечно, с высшим командованием рейхсвера. 
Генералы отныне могли не опасаться конкуренции со стороны вооруженных 
подразделений СА. 
      Борман всегда носил с собой тетрадь, куда вносил короткие тезисы о всех 
важных делах, о которых заходила речь в высших эшелонах власти, что позволяло 
ему предвидеть тенденции развития событий. Так, запись, датированная 28 июня, 
гласила: «Гитлер инспектировал германские профсоюзы». Затем — короткое 
упоминание о событиях 30 июня: «Раскрыт заговор Рема; Шнейдхубер, граф Спрети, 
Хайнес, Гейн, Шмид, Гейдебрек, Эрнст расстреляны». Почти в тех же словах было 
составлено заявление Гитлера для [139] прессы. Поразительно, что о столь важном 
событии никто не сообщал — даже Мартин в своих личных записях, никаких 
подробностей. А ведь Борман в то время уже контролировал ближайшее окружение 
фюрера, все направления деятельности партии, все связи «коричневого дома» и 
рейхсканцелярии и был в курсе личных дел Гитлера. Рейхсляйтер НСДАП был верен 
себе: никаких следов личного участия. Операцию затеяли, оставаясь за сценой, 
Мартин Борман и гауляйтер Мюнхена Адольф Вагнер, а осуществили «специалисты» 
Гиммлера и Мюллера при активном участии телохранителей Гитлера. В итоге «акция» 
прошла без сучка без задоринки. 
      В ночь на 29 июня Вагнер дал сигнал по телефону: фюреру, находившемуся в 
«Дреезен-отеле» Годесберга, сообщили о якобы начавшемся выступлении мюнхенских 
штурмовиков, попавших под влияние офицеров-путчистов. В половине пятого утра 
Гитлер приземлился в мюнхенском аэропорту и поспешил в министерство внутренних 
дел, где разжаловал и арестовал двух старших офицеров СА. Затем фюрер и свита 
сопровождавших его адъютантов, охранников из СС и детективов на трех черных 
«мерседесах» направились в город Висзее, где в гостинице «Хаузельбауэр» 
собрались лидеры СА. Нет смысла пересказывать дальнейшую цепь событий. Однако 
роль Бормана в этом деле чрезвычайно интересна. 
      Он определенно не верил в надуманную историю о намеченном на ближайшее 
время путче, но усмотрел в этом замечательный повод ликвидировать целый клан 
своих противников. Много лет спустя свидетели не могли вспомнить, был ли Борман 
в то утро в мюнхенском аэропорту вместе с Гитлером или среди тех, кто бежал 
перед ним по коридорам министерства внутренних дел, распахивая двери кабинетов. 
Но после налета на гостиницу в Висзее, когда Гитлер вернулся в Мюнхен и вступил 
под сень «коричневого дома», [140] Борман и Гесс оказались под рукой и 
немедленно собрали партийных чиновников в сенатском зале. Фюрер объявил о 
смещении Рема и назначении на его место Виктора Лутце. Затем он передал слово 
Гессу, который провозгласил, что «история, несомненно, докажет правильность 
предпринятых действий». 
      Гитлер объявил первые смертные приговоры, расположившись в своем кабинете 
в «коричневом доме». Начальник тюрьмы Штадельхайм составил полный список 
доставленных к нему арестованных руководителей СА. Этот список оказался в руках 
Бормана, а уж он-то, как никто другой, умел распорядиться таким документом. У 
него и в мыслях не было прибегать к процедуре расследования с уликами, 
свидетелями, адвокатами защиты или судьями. Он просто вычеркивал из списка 
фамилии, которые называл Гитлер. 
      Пока Гитлер диктовал заявление для общественности и сообщения для прессы, 
стараясь обелить свои действия, получивший распоряжение завершить операцию 
группенфюрер СС Зепп Дитрих, командовавший подразделением личной охраны СС 
«Адольф Гитлер», ждал в адъютантской. Борман проследил за тем, чтобы тексты 
были откорректированы, напечатаны и размножены. Последним был подписан приказ 
новому начальнику штаба СА, после чего вызвали Зеппа Дитриха. Борман вручил ему 
список осужденных, а фюрер распорядился собрать расстрельную команду из 
шестерых унтер-офицеров СС, выстроить у тюремной стены перечисленных в списке 
людей и расстрелять всех до единого. Внешне Борман опять, как и в Пархиме, не 
отдавал приказа о казни; он вроде бы лишь помогал фюреру, исполнял его волю, то 
есть действовал на благо движения и отечества. Кроме того, он вновь — как и в 
случае с убийством Гели Раубаль — продемонстрировал фюреру свою преданность и 
способность сохранять хладнокровие и рассудительность в чрезвычайных 
обстоятельствах. [141]
      На службе у диктатора 
      В сентябре 1934 года на съезде НСДАП Гитлер вновь предал анафеме 
«изменников», воздал хвалу своим верным паладинам и поставил точку в конфликте 
партийных и государственных органов. Его заявление «Не государство правит нами, 
а мы управляем государством» двухсоттысячное сборище нацистов встретило 
невообразимым грохотом аплодисментов. Отныне партийные лидеры в центре и на 
местах имели право отдавать указания государственным чиновникам. Впрочем, 
последние не сдавались, и соперничество подспудно продолжалось и в дальнейшем.