Stabsleiter» («Высшее управление партийной организации — начальник штаба»). 
Борман обратил внимание заместителя фюрера на эту дерзость, и Гесс пожаловался 
Гитлеру на самоуправство конкурента. Заручившись поддержкой фюрера, Гесс 
объявил, что Лей не наделен властью над всеми партийными ведомствами, и 
приказал ему впредь использовать звание «начальник организационного отдела 
партии». Таков был титул Грегора Штрассера, и никто не наделял Лея полномочиями 
более широкими, чем были у его предшественника. Таким образом, за ним 
сохранялось общее руководство [135] над рядом партийных отделов, но 
политическое лидерство отныне принадлежало комитету Гесса. Гесс попытался 
возбудить внутрипартийное расследование действий Лея, но партийный арбитр 
Вальтер Бух похоронил это дело — к великому неудовольствию зятя. 
      Заместитель фюрера и начальник его штаба не сомневались в незыблемости 
своих позиций, ибо за десять недель до этого приняли активное участие в одной 
из откровенно жестоких расправ Гитлера над бывшими сподвижниками во время так 
называемой «ночи длинных ножей». Какие бы причины ни стояли за этим актом, 
историки сходятся в одном: начальник штаба СА никогда не планировал путча 
против фюрера. Многие коричневорубашечники были недовольны методами, с помощью 
которых осуществлялась «национал-социалистская революция» и которые не 
позволили всем получить по жирному куску. Рядовые уличные боевики, воспетые во 
многих речах как «безвестные борцы СА», почувствовали на себе одно-единственное 
из обещанных благ «социализма» по-гитлеровски — фактически исчезла безработица. 
Некоторые командиры среднего уровня получили приличные должности и льготы. 
Рыцари ковровых дорожек, бумаги и пишущей машинки оказывались ближе к кормушке 
и опережали уличных конкурентов в борьбе за привлекательные вакансии. 
Наибольшей степени недовольство достигло в среде «старых бойцов», участвовавших 
в движении с дней основания фрейкорпов. Они никогда не задумывались, чего 
именно желают, имея лишь расплывчатые общие представления о том, что им должно 
быть уготовано место в верхах. Веймарская республика перечеркнула эти 
перспективы, и вот их ожидания вновь оказались обманутыми. За победу кровь 
проливали они, а вся добыча опять досталась бонзам. 
      В противостоянии с СА Гитлер мог использовать силы рейхсвера и был даже 
рад возможности начать [136] все с чистого листа: свести счеты с фрейкорпами и 
прочими непокорными сорвиголовами, которым хватило бы смелости выступить против 
него. В декабре 1933 года он разослал двенадцати лидерам СА письма, объявляя, 
что «с окончанием года завершается эпоха национал-социалистской революции». 
Послание Рему было особенно приветливым и сердечным — этому человеку 
позволялось прилюдно обращаться к фюреру на «ты». Однако уже в то время Гитлер 
раздумывал над тем, как избавиться от пользовавшихся дурной славой группировок, 
и уже в январе 1934 года приказал начальнику гестапо Рудольфу Дильсу приступить 
к сбору материалов «о подрывной деятельности СА, герра Рема и его приближенных».
 
      Летом 1934 года Гинденбург медленно умирал в своей резиденции. Гитлеру, в 
нетерпении ожидавшему развязки и абсолютной власти, хотелось знать, когда 
должен наступить конец. Поэтому он поручил Борману срочно и тайно доставить к 
себе лечащего врача президента Фердинанда Зауэрбруха. Рейхсляйтер сразу же 
сделал несколько телефонных звонков и распорядился: «В связи с крайней 
срочностью дела чрезвычайной важности» выделить локомотив с экспресс-вагоном и 
немедленно привезти доктора в Бейройт, где Гитлер наслаждался музыкой 
Вагнера{26}. 
      Как заявил, оправдывая свои действия, Гитлер в произнесенной 30 июня речи,
 предупреждения Гесса оказались слишком тревожными, и «создавшуюся ситуацию 
нельзя было далее терпеть даже при самых добрых отношениях». Безусловно, 
главный свидетель обвинения был подобран очень точно. Хотя Гесс и начальник его 
штаба исподволь давно разжигали неприязнь к Рему и его клике, никто в партии не 
сомневался [137] в искренности и честности Гесса — правда, поговаривали, будто 
подобные качества обусловлены его импотенцией. 
      Имиджу партии очень вредила склонность ряда ее членов к гомосексуализму. 
С другой стороны, большинство высших чинов СА из числа бывших фрейкорповцев 
подозревали Бормана в сборе материалов, приведших к смещению Пфаффера фон 
Саломона. Эти люди — Хайнес, Гейдебрек, Гейн, Шульц и их друзья — всегда 
одергивали Бормана, когда он пытался выдавать себя за ветерана дела Россбаха и 
«Feme», и явно демонстрировали, что считают его низкопробным бюрократом и 
доносчиком, но ни в малейшей степени не солдатом. Теперь они жаждали устроить 
«ночь длинных ножей», и Мартин Борман мог оказаться в числе намеченных ими 
жертв. 9 ноября, во время празднования десятой годовщины путча 1923 года, где 
он присутствовал в качестве почетного гостя, «старые бойцы» маршировали со 
штандартами первых отрядов движения — зрелище символизировало, что их время 
ушло. Отныне нацистам Германии восстания и мятежи были ни к чему, ибо они уже 
захватили власть в государстве. 
      Борман в достаточной мере укрепил позиции бюро Гесса внутри НСДАП, и 
жалобы и доносы стекались сюда широкими мутными потоками. Выудить нужную 
информацию не составляло труда, тем более что свидетельств мятежной активности 
«старой гвардии» было предостаточно. Тщательно составленная подборка 
компрометирующих материалов перекочевала от Бормана к фюреру через Гесса. 
Гитлер немедленно вызвал рейхсляйтера НСДАП и на скоротечном совещании сообщил 
о намерении опереться на силы рейхсвера. Борман скромно напомнил о 
«замечательных специалистах» СС, которым можно было доверить наиболее 
ответственную часть операции, и о тех силах в СА, которые сохранили преданность 
своему [138] фюреру. При этом рейхсляйтер НСДАП преследовал и собственные цели: 
во-первых, набиравший власть Гиммлер оказался в долгу перед ним (благодаря