Он слишком утомился, чтобы подробно описать события той ночи в письме жене, и 
ограничился лишь тем, что отослал ей копии своих телеграмм гауляйтерам, чтобы 
она имела хотя бы общее представление о случившемся. В ее письме содержались 
именно те фразы, которые он надеялся от нее получить: «Ты слишком напряженно 
работаешь — гораздо больше, чем остальные». Мартин же ответил, что отдыха не 
будет, пока всех виновников событий 20 июля не постигнет заслуженная кара. 
      Первым делом следовало сформировать в сознании людей мнение, что путч 
замышляла небольшая кучка преступников, противопоставивших себя обществу. В 
инструкции, распространенной среди партийных руководителей 24 июля, Борман 
потребовал не предпринимать действий, направленных против офицеров, генералов и 
вермахта в целом, и пресекать любые стихийные выступления подобного рода. Ведь 
армия не подчинилась приказу заговорщиков арестовать рейхсляйтеров и 
гауляйтеров. В послании содержалось также радостное известие: Гитлер дал понять,
 что отныне высшей властью в округах располагают гауляйтеры; командиры вермахта 
получают право действовать независимо только в обстановке кризиса, то есть в 
случае ведения военных действий на территории округа. 26 июля Борману пришлось 
констатировать, что после берлинского путча министр пропаганды вновь оказался в 
фаворе: фюрер назначил его полномочным министром по вопросам ведения тотальной 
войны. Казалось, Геббельс мог распоряжаться практически всем правительственным 
аппаратом. Однако назначение было осуществлено [409] таким образом, что 
реальные полномочия отнюдь не соответствовали громкому титулу. Кроме того, 
Гитлер одновременно поручил Герингу, как председателю Совета обороны, 
«подчинить все аспекты общественной жизни интересам тотальной войны», возложив 
исполнение программы на Геббельса. Отдельная роль в игре отводилась и Борману: 
фюрер предписал ему строго придерживаться своих обязанностей и освободил от 
подчинения Герингу и Геббельсу. Ламмерсу надлежало обеспечить координацию 
действий всех правительственных органов. Борман разослал оба декрета 
гауляйтерам и обещал в недельный срок снабдить их подробными инструкциями. В 
начале августа он провел две конференции гауляйтеров в «Вольфшанце». 
      Меморандум от 12 августа 1944 года Борман посвятил мерам в отношении 
предателей, пораженцев и прочих «сообщников врага». Немецкий народ вправе 
требовать, чтобы преступники получили по заслугам. Если возникало подозрение о 
соучастии кого-либо в неудавшемся заговоре, следовало немедленно направить 
соответствующий доклад лично рейхсляйтеру НСДАП. Кроме того, надлежало сообщить 
о всех, кто когда-либо давал повод усомниться в своей приверженности идеям 
национал-социализма. Послание послужило сигналом к началу большой чистки. Даже 
самому Борману приходилось постоянно быть настороже. Когда Франц фон Папен, 
бывший вице-канцлер, исполнявший в то время обязанности посла в Анкаре, получил 
приказ прибыть в ставку и приехал в Берлин, Борман встретил его на вокзале с 
циничной усмешкой, таившей невысказанную угрозу: «Тебе тоже не увернуться от 
большой чистки». 
      Рейхсляйтер НСДАП держал руку на пульсе событий. Мюллер и Кальтенбруннер 
регулярно направляли ему отчеты о действиях гестапо. Помощники Бормана 
постоянно присутствовали на заседаниях [410] суда, разбиравшего дела 
заговорщиков. Министр юстиции Тирак лично докладывал ему о ходе судебных 
процессов. В одном из своих сообщений он критиковал действия обвинителя, грубо 
накричавшего на адвокатов защиты, когда в зале присутствовало более трехсот 
слушателей. Подобное ведение дела могло вызвать недоверие у широкой публики. 
Поэтому Борману пришлось охладить пыл Геббельса, задумавшего прямо в зале суда 
снять фильм о процессе над заговорщиками. Рейхсляйтер НСДАП мотивировал свой 
отказ тем, что демонстрация фильма перед широкой аудиторией могла вызвать 
совершенно неожиданные отклики и произвести нежелательный эффект. 
      «Расследование событий 20 июля по-прежнему далеко от завершения», — писал 
Мартин Герде в октябре. Враги действовали скрытно, и разоблачение подпольных 
организаций требовало немалого времени. Искоренить же внутренних врагов 
следовало сразу, ибо, как утверждал Борман, уцелевшие заговорщики не 
остановятся перед повторным использованием бомбы или яда, и мятеж офицеров 
оставался реальной угрозой. Поэтому его чрезвычайно озлило случайно услышанное 
высказывание личного адъютанта фюрера Гюнше, утверждавшего, что процесс стал 
таким шумным только благодаря усилиям отдельных политических лидеров, которым 
было выгодно использовать выходку кучки военных для организации широкой 
кампании чистки. 
      В августе Борман причислил к списку подозреваемых командующего Западным 
фронтом фельдмаршала Гюнтера фон Клюге. Последний, по мнению рейхсляйтера НСДАП,
 старался объединить оставшихся на свободе участников заговора. В подтверждение 
своих обвинений Борман отметил, что фон Клюге прежде командовал армиями группы 
«Центр», а более двух десятков некогда подчиненных ему генералов, [411] попав в 
плен в июне — июле 1944 года, уже вступили в созданную Москвой антигитлеровскую 
организацию «Свободная Германия». 
      В сентябре 1944 года Борман посетил Галле и встретился с местным 
гауляйтером Иоахимом Эгглингом. Во время беседы он высказал свои подозрения в 
адрес Клюге и связал поражение группы армий «Центр» с событиями 20 июля. В 
числе лидеров мятежа Мартин упомянул и начальника штаба фон Трешкова, позиция 
которого повлияла на выбор многих генералов. Эгглинг поинтересовался, почему 
заговор не был своевременно раскрыт. По мнению Бормана, причиной тому послужило 
чувство корпоративной солидарности и товарищества среди офицеров вермахта и тот 
факт, что никто даже представить себе не мог размах организации и вероломство 
ее лидеров. 
      Конечно, эта информация носила конфиденциальный характер и не 
предназначалась для широких масс. Рядовым функционерам НСДАП внушали совсем