взять при общем попустительстве. 
      Геббельс, обладавший достаточно острым чутьем, понимал тактику Гитлера и 
стал действовать вполне логично. Если рейхсляйтеры договорятся и не позволят 
фюреру сеять раздоры между собой, они смогут объединить усилия и потребовать от 
Гитлера возвращения правительству и партии достаточной свободы действий. В 
итоге секретари «комитета» вновь станут лишь формальными управленцами, а 
министры и гауляйтеры смогут работать с полной эффективностью. Прежде всего 
Геббельс привлек Шпеера: во-первых, энергичной пропагандистской кампанией он 
помог Шпееру заполучить пост министра вооружений; во-вторых, все знали, что 
Шпеер и Борман сильно недолюбливают друг друга. Министр экономики Вальтер [377] 
Функ и глава германского трудового фронта Роберт Лей с готовностью поддержали 
план. Геббельс пригласил всех к себе, и, приятно побеседовав у камина, они 
договорились «вышвырнуть этого примитивного гэпэушника» — министр пропаганды 
сравнил шефа партийной канцелярии с советской политической полицией. 
      План был таков: развернуть шумную кампанию с требованием начать тотальную 
войну и возложить на «трех восточных мудрецов» вину за то, что этот шаг не был 
сделан гораздо раньше. Заговорщики не сомневались в поддержке Геринга и многих 
других влиятельных деятелей. Уже в начале октября Геббельсу и Шпееру выдалась 
возможность приступить к первой фазе плана — обсудить с фюрером идею всеобщей 
мобилизации. На этом этапе они еще не могли начать атаку непосредственно против 
Бормана. К тому же и день выдался не самый благоприятный: Гитлер уже встречался 
с впавшими — благодаря усилиям Бормана — в немилость гауляйтером Вены Ширахом, 
генерал-губернатором Польши Гансом Франком и партийным арбитром Вальтером Бухом.
 Впрочем, Гитлер обещал в ближайшее время отдать распоряжение о начале 
тотальной войны. 
      Это распоряжение он отдал 27 декабря 1942 года... Борману! В своем 
блокноте секретарь фюрера отметил: «После нескольких консультаций с Гитлером М. 
Б. отправился в Берлин и 28 декабря провел беседы с Ламмерсом и Геббельсом о 
всеобщей мобилизации, которая призвана усилить военный потенциал страны». 
      Ход событий существенно отличался от планов заговорщиков: они невольно 
укрепили позиции Бормана, поскольку теперь перед каждым новым шагом им 
приходилось испрашивать его одобрение. А 28 декабря секретарь фюрера предписал 
Геббельсу подготовить заявление о начале всеобщей мобилизации, которая [378] в 
понимании Бормана означала привлечение к обеспечению военной мощи страны всех 
трудоспособных мужчин и женщин. Наброски выступления были представлены на 
рассмотрение в январе 1943 года. 
      В ночь на 30 декабря Борман выехал обратно в «Вольфшанце». После встречи 
Нового года он с гордостью записал: «С вечера 31 декабря и до четырех часов 
утра М. Б. и Гитлер беседовали наедине». И хотя не приходится сомневаться, что 
почти все это время диктатор произносил монологи, а Борман внимал и поддакивал, 
сие событие красноречиво говорило о том, насколько они сблизились. 
      План мобилизационных мероприятий, заранее обдуманный и отпечатанный, уже 
лежал в ящике письменного стола Геббельса. Совместное обсуждение, в котором 
участвовали Геббельс, Шпеер, Функ и члены «комитета трех», состоялось в Берлине,
 в резиденции министра пропаганды. Собравшиеся быстро согласились, что следует 
закрыть ряд мелких и средних предприятий, не имевших стратегического значения. 
С заводов оборонной промышленности можно было мобилизовать на фронт всех, чье 
здоровье удовлетворяло медицинским требованиям, а освободившиеся вакансии 
заполнить теми, кто остался без работы после закрытия мелких и средних 
предприятий (там работали в основном женщины и пенсионеры). 
      Не обошлось и без мелких конфликтов в верхах. Так, в числе закрываемых 
оказались также и рестораны, что пропаганда объясняла трудностями периода и 
необходимостью строжайшей экономии даже в еде. Геринг попытался добиться 
исключения для своего любимого ресторана «Хорхер», знаменитого изысканной 
кухней, но потерпел фиаско: ресторан закрыли, когда возбужденная речами 
Геббельса толпа едва не разгромила его витрины. Ева Браун была возмущена [379] 
планами полной остановки производства косметики и средств для перманента, 
однако фюрер одернул ее, сказав, что любая немка предпочтет косметике 
возвратившегося с победой солдата. 
      Оказавшись в Берлине, Борман не упустил случая продемонстрировать свое 
право предъявлять требования к Геббельсу: он вызвал в рейхсканцелярию его 
помощника Тисслера и потребовал усилить пропагандистскую работу не только 
внутри страны, но и за рубежом. Следовало убедить остальной мир в том, что 
Германия спасает всю западную культуру от нашествия большевизма. В самой же 
Германии каждый немец должен был знать, сколь ужасная судьба его ждет в случае 
поражения. 
      13 января 1943 года Борман доложил Гитлеру о принятых решениях. Фюрер 
сразу подписал резолюцию, которая объявляла приказы о всеобщей мобилизации 
обязательными для всех немцев в возрасте от шестнадцати до шестидесяти пяти лет 
и немок в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет. Однако Геббельс и его 
единомышленники остались неудовлетворенными — прежде всего тем, что их усилия 
вязли в трясине мелочей, а проблема резкого увеличения производства оружия так 
и оставалась нерешенной. 
      Гиммлер тоже был удручен, но по другим причинам. Он появился в ставке 16 
января, и беседа с ним доставила Борману немало неприятных минут. Рейхсфюрер СС 
жаловался, что ему едва хватает времени на формирование новых дивизий, которые 
приходится сразу отправлять на фронт. При этом Гиммлер извергал такие потоки 
критики, что любого другого Борман немедленно оставил бы без погон и выгнал 
прочь. К тому же он сочувствовал шефу СС, зная о его чрезмерной загруженности и 
полагая, что у того просто случился нервный срыв.