специальной бумаги, в левом верхнем углу которого красовалось золотое тиснение 
«ФЮРЕР», приказ Гитлера гласил: 
      «Присвоить моему личному помощнику рейхсляйтеру М. Борману звание «Личный 
секретарь фюрера».
      Адольф Гитлер Ставка фюрера 12 апреля 1943 г.».
      Событие произошло как раз между двумя визитами иностранных гостей: до 
этого Борман проводил итальянского дуче, а прилетевшего через два дня 
румынского маршала Иона Антонеску он встречал уже в новой ипостаси. 
      Словарь Брокгауза толкует слово «секретарь» как производное от 
французского слова «секрет» и означающее «писарь, тайный писарь, звание 
государственного чиновника среднего ранга». Однако Гитлер, конечно, удостоил 
Бормана отнюдь не рядовым званием. Это назначение соответствовало посту 
королевского секретаря, в руках которого находились тайные дела и интриги 
монарха и рычаги управления всего государства, а также все сведения об амурных 
похождениях короля и его приближенных. Чиновник такого ранга обладал фактически 
неограниченной властью, всегда и везде действовал от имени властелина. 
      Буквально несколько дней спустя Борман отправил из Оберзальцберга личное 
письмо Гиммлеру, достаточно красноречиво показавшее новое положение вещей. 
Послание не содержало конкретных разъяснений, но всякий внимательный читатель 
нашел бы в [374] нем множество свидетельств недавно обретенного могущества. 
Например, письмо было отпечатано на бумаге без изображения свастики, но со 
штампом «Секретарь фюрера». Обычное прежде обращение «дорогой Генрих» сменилось 
на «дорогой товарищ Гиммлер», а фамильярное «ты» уступило место официальному 
«вы». 
      Что касается целей, ради достижения которых якобы вводилась новая 
должность, то Борман нашел следующее объяснение: несмотря на общеизвестность 
его полномочий, с формальной точки зрения подпись «рейхсляйтер Борман» означала,
 что действие подписанного таким образом документа распространяется на сферы 
партийные, а не государственные. Поэтому учреждение новой должности — это якобы 
не более чем попытка предотвратить неправильное понимание назначения того или 
иного документа. 
      Уже через месяц Ламмерс разослал в правительственные ведомства инструкцию 
о новом порядке: фюрер сообщает о принятых им решениях своему личному секретарю 
Мартину Борману; указания, предназначенные для правительства, Борман направляет 
в рейхсканцелярию Ламмерсу; последний доводит эти решения до соответствующих 
министерств. Таким образом, Борман твердо занял позицию между Ламмерсом и 
Гитлером, окончательно оттеснив шефа рейхсканцелярии на роль второго помощника.
      * * * 
      Элита третьего рейха встретила назначение Бормана на пост секретаря 
фюрера со скрежетом зубовным: несколько лет они — как по отдельности, так и 
общими усилиями — старались дать укорот наглому выскочке, остановить, отпихнуть 
обратно в задние ряды. Однако они недооценивали редкостный сплав [375] его 
настойчивости с хитростью и услужливостью, рвением и амбициозностью, не 
придавали значения твердому взгляду его черных глаз, которые очаровали Герду 
при первой же встрече и в которых Гитлер каждый день читал выражение 
безграничной преданности. Их негласный заговор против Бормана рухнул, и 
теперь-то они осознали, сколь рискованно поступили, заняв позицию по другую 
сторону баррикад в те годы, когда был шанс заручиться его дружбой. 
      Собственно говоря, заговор возник 12 мая 1941 года — в тот самый день, 
когда после перелета Гесса в Англию была учреждена партийная канцелярия. 
Практически никто в окружении фюрера не хотел, чтобы полномочия Гесса достались 
Борману. Но рейхсляйтер НСДАП проявил себя прозорливым и умелым бюрократом и — 
ради упрочения своих позиций в противостоянии с Леем — заключил союз с Герингом,
 занимавшим вторую ступеньку вслед за Гитлером и официально провозглашенным его 
преемником. Борман не боялся Гиммлера, поскольку некогда они решили действовать 
заодно, — оба пытались пробиться сквозь плотный строй тех, кто уже занял 
выгодные позиции. Шпеер еще не добился достаточно высокого ранга, а остальные 
противники по отдельности были не так уж влиятельны. 
      Единственное исключение — Геббельс. Однако министр пропаганды, как мы 
помним, впал в немилость из-за любовного романа с киноактрисой Лидой Бааровой. 
Вернуть утраченные позиции было делом нелегким. Рейхсминистру предстояла долгая 
работа на пределе революционной самоотверженности. Лишь 20 марта 1942 года 
Геббельс удостоился беседы с Гитлером в «Вольфшанце» (впрочем, молчаливый и 
настороженный, на встрече присутствовал и Мартин Борман). После неудачи под 
Москвой и раздоров с генералами фюрер благосклонно отнесся к человеку, 
своевременно предложившему план мобилизации [376] всех сил государства. «Одно 
за другим фюрер принял без замечаний все мри предложения», — записал Геббельс в 
дневнике. Впрочем, все закончилось отчаянной пропагандистской кампанией — и 
только. Гитлер поручил «комитету трех» обсудить предложения Геббельса и 
предпринять соответствующие действенные меры. Итог: еще одна пачка документов и 
никаких реальных шагов. 
      Разъяренный Геббельс обвинил Бормана, Ламмерса и Кейтеля в том, что они 
«взяли на себя роль келейного правительства и воздвигли преграду между фюрером 
и министрами». Главным виновником он считал Геринга, который, будучи 
председателем Совета обороны, не воспрепятствовал узурпации власти «комитетом», 
да и сам наделал великое множество ошибок. «Комитет трех» Геринг насмешливо 
называл «тремя восточными мудрецами», считал их просто исполнительными 
секретарями и ошибочно полагал, что они не обладали реальными властными 
полномочиями. На самом же деле Гитлер, как всегда, не позаботился установить 
эти самые полномочия, и «комитет» заполучил столько власти, сколько удалось