множество народа. По улице двигалась шумная процессия, на рукавах у 
манифестантов были красные повязки, в руках — красные флаги. Судя по всему, эти 
люди пребывали в революционном опьянении и были готовы напасть на любого 
противника. У дверей гостиницы толпились вооруженные гражданские лица, среди 
них было и несколько солдат. Неожиданно один из них заметил, что я стою около 
окна, и принялся с воодушевлением размахивать руками, показывая на меня — ведь 
я был в военной форме. Через несколько секунд в дверь заглянул старый почтенный 
портье. Он задыхался, поскольку только что взбежал по лестнице на четвертый 
этаж. Совершенно потрясенный, старик, запинаясь, рассказал, что началась 
революция: восставшие идут арестовывать офицеров и очень интересуются номером 
моей комнаты. 

Надо было спешить. Форма и сапоги были уже на мне, я набросил на плечи зимнюю 
шинель, лишенную знаков отличия, сорвал шпоры и надел папаху, которую носили и 
гражданские и военные. Чтобы не повстречаться с восставшими на главной лестнице 
или в вестибюле, я решил пройти через черный ход, а по дороге предупредил 
своего адъютанта и пообещал по возможности позвонить ему в течение дня. 

Около боковой двери не было видно ни охраны, ни какого-либо сброда. Выйдя на 
улицу, я пошел той же дорогой, что и ночью, когда мы гуляли с Нобелем. 
Оказавшись перед домом фирмы «Нобель», я подумал, что было бы неплохо зайти в 
контору и попробовать хоть немного разобраться в том, что происходит. 

От Эммануэля я узнал, что восстание в полном разгаре. Судя по всему, 
официальные власти были в полной растерянности. Несколько войсковых частей уже 
перешло на сторону восставших, тюрьмы были взяты штурмом, и тысячи заключенных 
оказались на свободе. Сброд нападал на полицейские участки, грабил и поджигал 
их. Многие правительственные учреждения тоже были охвачены огнем. 

В квартале, где находилось здание фирмы «Нобель», было совсем небезопасно, 
поэтому я согласился отправиться вместе с Эммануэлем и одним из служащих, 
французом, на квартиру Нобеля, расположенную на другом берегу Невы. Эта пешая 
прогулка могла кончиться печально. По пути к мосту мы остановились около 
сожженного полицейского участка, чтобы прочитать какие-то листовки. За нашими 
спинами раздалось: «Вон переодетый офицер!» — и наша маленькая группа тут же 
двинулась дальше. Когда мы шли по мосту, на мое плечо опустилась чья-то рука, 
бдительный прохожий подозвал военный патруль и радостно предложил солдатам 
проверить наши документы. Француз первым достал паспорт. Проверка документа 
заняла несколько минут, и мы получили необходимую паузу, чтобы собраться с 
мыслями. Когда французу вернули паспорт, в разговор вступил Нобель. Он объяснил,
 что является подданным Швеции, его паспорт находится в доме на другом берегу 
реки, и солдаты могут пройти туда, чтобы убедиться в этом на месте. Наконец 
человек, вызвавший патруль, повернулся ко мне и спросил: «А вы, где ваши 
документы?» 

Я сказал, что только сегодня прибыл из Финляндии и мои документы находятся в 
багаже на Финляндском вокзале. Как этот человек сам мог видеть, извозчиков 
поблизости не было. Теперь уже я, в свою очередь, предложил солдатам 
отправиться со мной на вокзал, дабы они удостоверились, что я подданный 
Финляндии. Начальник патруля выказывал явные признаки нетерпения, он торопился 
и поспешил заявить, что ему все совершенно ясно и задерживать нас нет никакого 
смысла. Мы благополучно дошли до квартиры Нобеля, где меня приняли более чем 
хорошо. 

Я опасался, что волнения распространятся и на завод фирмы «Нобель», строения 
которого образовывали единый комплекс с жилым домом. Тогда могли бы пострадать 
все члены семьи Нобелей, поскольку в их доме находился генерал. Поэтому я решил 
перебраться к одному знакомому финну по фамилии Селин, который жил поблизости. 
В прошлом Селин был офицером, а в Петрограде он завел торговое дело. Однажды 
при встрече в Хельсинки Селин предложил мне располагаться у него в тех случаях, 
когда будут возникать проблемы с гостиницей. 

Несмотря на все возражения гостеприимной семьи Нобелей, я ушел от них тем же 
вечером. Брат хозяина Эмиль вызвался проводить меня. Мы прошли по территории 
завода, Эмиль вывел меня на спокойную боковую улицу и убедился, что путь 
свободен. Уличное освещение было очень слабым, а окна домов оставались темными 
— в квартирах предпочитали не зажигать света. Мимо проезжали машины с красными 
флагами, в них сидели солдаты, вооруженные гражданские лица и уличные 
проститутки. Кое-где горели костры, там собирались люди, чтобы погреться, — 
март стоял очень холодный. Небо было багровым от пожаров. Время от времени 
доносились звуки выстрелов. 

Я добрался до дома Селина без каких-либо приключений, позвонил в дверь и с 
удивлением увидел, что передо мной стоит мой шурин, майор Микаэль Грипенберц 
который только что приехал из Финляндии. Хозяев не было дома, но это не 
помешало мне расположиться в квартире. У Селина еще скрывался отставной финский 
генерал Лоде, который, будучи молодым прапорщиком, получил тяжелое ранение на 
русско-турецкой войне 1878 года. Он также только что приехал из Финляндии, но 
сейчас вышел в город. Вскоре вернулся хозяин, а вместе с ним и Лоде.