Тибете. Многие посещавшие монастырь жители Тибета просили его вернуться в Лхасу,
 что он, возможно, и сделает. Я заметил, что, когда Его святейшество посчитал 
необходимым покинуть свою родину, симпатии русского народа остались на его 
стороне и за прошедшие годы эти симпатии не уменьшились. Далай-лама слушал мои 
заверения с искренним удовольствием. 

В конце аудиенции я попросил позволения продемонстрировать браунинг, который 
собирался вручить далай-ламе в качестве подарка. Когда я показал, что пистолет 
одновременно заряжается семью патронами, далай-лама заразительно рассмеялся. 
Этот подарок весьма прост, сказал я и посетовал, что не могу преподнести 
что-нибудь получше, ведь за долгое путешествие у меня, кроме оружия, ничего не 
осталось. С другой стороны, времена такие, что даже святому человеку чаще 
требуется пистолет, чем молитва. 

Далай-лама показался мне живым и умным человеком, сильным духовно и физически. 
Во время приема было ясно видно, что по отношению к Китаю он настроен весьма 
прохладно. Далай-лама дважды проверял, не было ли за занавесками кого-нибудь, 
кто мог подслушать наш разговор. Он ни в коей мере не производил впечатления 
человека, который хотел бы вручить Китаю часть своей любимой родины. 

На следующий день далай-лама прислал мне 12 метров тонкого красно-коричневого 
тибетского сукна и пять связок благовонных палочек. Вместе с тем он передал, 
что еще не закончил то письмо, которое хотел передать через меня, — ожидавшиеся 
им сведения пока не поступили. По всей вероятности, далай-лама передумал 
посылать со мной сообщение. Однако он известил, что обязательно примет меня в 
Лхасе, если я совершу еще одно путешествие по Азии. 

В том же году далай-лама вернул свое высокое положение на Тибете, поклявшись в 
верности Китаю. Впрочем, прошло не так много времени, и отношения между 
Центральным государством и его вассалом снова оказались разорванными. На этот 
раз китайцы напали на Тибет, и в 1910 году далай-лама опять вынужден был бежать 
— теперь уже в Индию; А еще через два года, после китайской революции и 
свержения маньчжурской династии, он объявил Тибет независимым. 

Из Утая мой путь лежал в сторону города Сопингфу, расположенного по другую 
сторону стены. Стена в этих местах выглядит гораздо крепче, но все же она 
довольно сильно разрушена. Следующей целью был город Кьехуа на границе с 
Монголией — довольно крупный торговый и транспортный центр, населенный в 
основном монголами. Именно там я отметил двухлетие с моего отъезда из 
Петербурга. 

Из Кьехуа я отправился на юг — в сторону города Татунгфу, куда прибыл 14 июля. 
Татунгфу знаменит своими красивыми женщинами, которые были даже предметом 
вывоза. Многие мандарины и богатые китайцы приезжали сюда, чтобы купить себе 
жену. 

По ужасным дорогам я продвигался в направлении Калгана и, наконец, 20 июля 1908 
года прибыл в этот город. Калган был конечным пунктом моего путешествия на 
лошадях. Из всего запланированного оставалась только поездка по железной дороге 
в Пекин. 

Прибыв в Пекин, я почувствовал себя несказанно счастливым, когда смог 
поселиться в большом отеле. В течение месяца я писал отчет, систематизировал 
собранные материалы, начисто чертил карты, обрабатывал метеорологические и 
другие научные наблюдения. Полномочный посол недавно скончался, и всеми делами 
посольства занимался советник Арсеньев — очень хороший дипломат, мы довольно 
быстро стали друзьями. А военным атташе был полковник Корнилов, которого я 
встречал ранее в Ташкенте. 

Я распустил мой отряд и поблагодарил всех за верную службу. Славный Луканин 
отправился в Россию на поезде через Маньчжурию. Повар Чанг и переводчик Чау 
пока еще не знали, куда они поедут. 

Когда отчет был готов, я воспользовался возможностью и отправился в 
двухнедельную туристскую поездку в Японию. Там, помимо прочего, я посетил 
города Симоносеки и Киото. 

В Петербург я вернулся по уже знакомой со времен русско-японской войны железной 
дороге через Владивосток и Маньчжурию. Начиная с Харбина, дорога была точно 
такой же, как и три года назад, единственным отличием было то, что везде царили 
мир и порядок. 

Прибыв в Петербург, я сразу же объявился в Генштабе и вскоре получил 
приглашение к императору для рассказа о своем путешествии. 

Я спросил, сколько времени мне будет уделено, и услышал, что двадцати минут 
будет достаточно. Поскольку император не собирался садиться, я спросил, можно 
ли начинать, на что он утвердительно кивнул. Я докладывал стоя. Вопросы 
императора показывали, что он слушает мой доклад очень заинтересованно. Подарок 
далай-ламы он принял в соответствии с традицией — на вытянутые руки. Взглянув