плана Витте о проведении Китайско-Восточной железной дороги через Харбин, 
заявляя, что проведение жизненной для нас артерии по чужой территории может 
рано или поздно повлечь к конфликтам. 

Благодаря поддержке Витте, главным советником по дальневосточным делам при 
Николае II сделался никому до этого неизвестный Безобразов, некогда служивший в 
кавалергардском полку под начальством отца. Безобразов получает высокое звание 
статс-секретаря, имеет у царя особые доклады, берет в свои негласные помощники 
Вонляр-Лярского, тоже отставного полковника кавалергардского полка, и 
приступает к организации различных авантюристических обществ, которые по 
образцу английских, субсидируемых государством компаний, должны были 
разрабатывать какие-то неведомые богатства на Востоке. Все это возмущало отца. 

Разразившаяся вскоре русско-японская война тяжело отразилась на Алексее 
Павловиче, тем более что он постоянно получал известия непосредственно с 
фронта: в моих письмах-дневниках, пересылавшихся с военным фельдъегерем. Когда 
я вернулся из Маньчжурии, я застал отца в очень подавленном состоянии. 

Не одну ночь проговорили мы с ним наедине о внутреннем положении, созданном 
военным поражением и революцией. Он с болью в душе сознавал ничтожество Николая 
II и мечтал о "сильном" царе, который-де сможет укрепить пошатнувшийся 
монархический строй. 

Кадетскую партию и все петербургское общество он считал оторванными от России и 
русского народа, который, по его мнению, оставался верным монархии. Банки - как 
состоящие на службе иностранного капитала - считал растлителями 
государственности и исключение делал только для Волжско-Камского банка, считая 
его русским, видимо, потому, что в этот банк не входили иностранные капиталы. 
Презирая как ненужную уступку манифест 17 октября, он все-таки - с болью в 
сердце, но и с гордостью - нес государственное знамя при открытии 1-й 
Государственной думы. 

- Мы попали в тупик,- говаривал он мне,- и придется, пожалуй, пойти в Царское с 
военной силой и потребовать реформ. 

Как мне помнится, реформы эти сводились к укреплению монархического принципа. 
Спасение он видел в возрождении старинных русских форм управления, с 
самодержавной властью царя и зависимыми только от царя начальниками областей. 
Для осуществления этих принципов он был готов даже на государственный переворот.
 

- Вот и думаю,- говорил он мне,- можно положиться из пехоты на вторую 
гвардейскую дивизию, как на менее привилегированную, а из кавалерии - на полки, 
которые мне лично доверяют: кавалергардов, гусар, кирасир, пожалуй, казаков. 

Он показал мне однажды список кандидатов на министерские посты в будущем 
правительстве. 

Эти беседы велись у нас с отцом в его тихом кабинете поздней ночью, когда весь 
дом уже спал крепким сном. 

Как далеко зашел отец в осуществлении своих планов дворцового переворота я не 
знаю. Одно для меня бесспорно: какие-то слухи, может быть и неясные, дошли 
тогда до правящих сфер. Отношения с двором и правительством у отца все более 
портились. Чья-то рука направляла начавшуюся травлю в так называемой бульварной 
прессе, вроде "Биржевки" и "Петербургской газеты". Здесь стали появляться 
карикатуры на отца как на председателя какой-то таинственной и в 
действительности не существовавшей "Звездной Палаты". 

Я жил в Париже, когда в европейских газетах прочел телеграфное сообщение о 
покушении на Алексея Павловича Игнатьева. Это сообщение оказалось ложным, но 
пророческим. 

Возвратившись в Петербург в конце сентября 1906 года, я застал отца постаревшим,
 усталым и еще более отчаявшимся. Государственный совет потерял для него всякий 
интерес. "В Петербурге мне делать больше нечего",- говорил отец. 

Он подробно рассказывал мне, как на старости лет выставил свою кандидатуру в 
земские гласные Ржевского уезда и как, будучи выбран председателем контрольной 
комиссии, работал с двумя старшинами на постоялом дворе над земским бюджетом в 
двадцать семь тысяч рублей. Когда он решил баллотироваться в тверские 
губернские гласные, ему прислали угрожающее письмо с нарисованным черепом и 
костьми, требовавшее отказаться от своей кандидатуры, "пожалев жену и детей". 

Зная наперед, что отец мне откажет, я робко предложил сопровождать его в Тверь. 


- У тебя своя служба,- ответил он. 

В Твери при отце неотлучно состоял его преданный друг, управляющий Григорий