зарабатывает в год. Оказывается, восемнадцать тысяч золотых рублей волостного 
писаря "прикармливали" два-три окрестных золотопромышленника. 

Резолюция Алексея Павловича была проста. Не запрашивая питерских канцелярий, он 
тут же, на карте, разделил чересчур "богатую" волость между тремя соседними. 

В Иркутске дом генерал-губернатора объединил самых различных людей, начиная от 
богатеев-золотопромышленников и кончая интеллигентами из ссыльно-поселенцев и 
скромными офицерами резервного батальона. Молодежь танцевала, старшие играли в 
карты. 

Одним из молодых танцоров был сын богатейшего золотопромышленника Второва. 
Когда для него наступил срок отбывания воинской повинности, он нашел выход, 
представившийся иркутскому обществу вполне нормальным, а именно - зачислился 
народным учителем в одно из ближайших сел, что по закону освобождало от 
воинской службы. Каково же было возмущение купеческой знати, когда по приказу 
начальника края молодому Второву все же пришлось облечься в серую шинель! 
Впоследствии он стал тем известным Второвым, что ворочал промышленностью в 
Москве. Здесь через двадцать лет, явившись к отцу, он благодарил его за 
полученный в молодости урок. 

Отец провел в Сибири около шести лет и всю жизнь вспоминал об этих годах как о 
счастливейшем и наиболее плодотворном периоде своей жизни. 

В 1888 году отец неожиданно был вызван в Петербург и назначен товарищем 
министра внутренних дел. Не успел он, однако, доехать до столицы, как узнал про 
новое свое назначение - киевским, подольским и волынским генерал-губернатором, 
что окончательно удаляло его от придворной и военной жизни. 

В новой должности он продолжал постоянно разъезжать по краю, осведомляясь обо 
всем на местах. 

С трудом ему удавалось налаживать отношения с польскими панами. В одном из сел 
Волынской губернии крестьянский сход постановил снять с православной церкви 
герб польского помещика. Тот не согласился, и дело дошло до отца, 
распорядившегося исполнить желание схода. Помещик обжаловал решение 
генерал-губернатора в сенат, куда отцу пришлось ехать для объяснений. Это было 
тем труднее, что в канцеляриях сената сидело в то время много поляков. 

Но главным служебным преступлением отца была организованная им постройка 
Кременецкого шоссе и других стратегических шоссейных дорог по системе 
натуральной повинности, заменявшей для крестьян денежные налоги. Бездорожье в 
пограничной полосе было таково, что даже командующий войсками Михаил Иванович 
Драгомиров решил откинуть в сторону междуведомственную склоку и поддержать в 
этом вопросе генерал-губернатора, просившего в свое распоряжение специалистов 
из инженерных войск. Осенью, по окончании уборки свеклы, все местные крестьяне 
выходили со своими подводами на работы по дорожному строительству. 

Факт превышения власти был налицо (замена денежного налога натуральной 
повинностью), и сенат с трудом согласился "помиловать" отца. Проще было, 
конечно, отделаться сдачей работ подрядчику и оставаться при тех мостах, о 
которых Сипягин, министр внутренних дел, рассказывал такой анекдот: на земском 
мосту проваливается пристяжная помещичьей тройки, кучер зовет на помощь мужика, 
переезжающего на телеге ту же речку вброд, но мужик кричит снизу: "А куда тебя, 
дурака, несло? Аль не видел, что мост?" 

Служба отца на посту генерал-губернатора закончилась приемом Николая II в Киеве 
в 1896 году, после коронования. Я сам, только что произведенный в офицеры, был 
свидетелем всех торжеств, закончившихся пышной иллюминацией на Днепре. 
Характерным, по сравнению с приемами в других городах, было то, что Крещатик и 
другие городские магистрали наводнили толпы крестьян в свитках. Оказалось, что 
они приехали со всех трех губерний - Киевской, Подольской и Волынской как 
представители волостей. Это были "надежные" мужики, привезенные полицией в 
город, чтобы создать видимость всенародной встречи царя, а также для того, 
чтобы предупредить возможность революционных вспышек. Николай II сказал по 
этому поводу: "Как отрадно не видеть полиции". 

Вскоре отец переехал в Петербург, став членом государственного совета. Он был 
выбран в законодательную комиссию, в которую обычно военные не назначались. 
Здесь он столкнулся с политикой Витте, который как-то со свойственной ему 
грубоватостью заявил, что "достаточно Витте сказать да, чтобы Алексей Павлович 
сказал нет". 

Главным объектом противоречий было введение золотой валюты - мера, которую отец 
считал не соответствующей интересам земледельческой России и облегчающей 
порабощение русской промышленности и торговли иностранным капиталом. 

В большинстве вопросов Алексей Павлович оставался в меньшинстве и нередко с 
некоторой гордостью показывал мне свою подпись в кратком списке меньшинства. 
Актуальной из этих подписей осталась только та, которой он протестовал против