в России с начала года, и военный министр Куропаткин, вызвавшийся, как он сам 
говорил, "держать на них экзамен", должен был командовать южной армией, 
составленной из частей Киевского военного округа, против армии Московского 
военного округа, командовал которой великий князь Сергей Александрович. Когда 
Куропаткин пригласил меня в свой штаб, я обрадовался: пограничный Киевский 
округ славился высокой боевой подготовкой. Не может быть, думалось мне, чтобы 
во всей армии маневры сводились к такой же игре в солдатики, как в Красном 
Селе! 

С подобными чувствами я и вошел в кабинет начальника штаба Киевского военного 
округа генерала Сухомлинова. Я слышал о нем, еще будучи камер-пажом, от отца, 
который устраивал мне частные уроки верховой езды в кавалерийской школе: 
Сухомлинов состоял долгие годы ее начальником и считался талантливым 
генштабистом и просвещенным кавалерийским офицером. 

Войдя в кабинет Сухомлинова, я увидел перед собой уже немного отяжелевшего, но 
вполне еще бодрого, представительного и приятного в обращении начальника. Он 
встретил меня, кавалериста, приветливо, как собрата по оружию. 

- А вас тут уже давно ожидают с нетерпением,- сказал он.- Вы получаете на 
маневрах специальное назначение, к сожалению, не по вашей конной специальности. 
Дело в том, что мы испытываем впервые применение к военному делу воздушных 
шаров. Техника их удовлетворительна, но опыта наблюдений с них за полем боя еще 
нет. Нужны специалисты - военные наблюдатели, и вот вы - как офицер 
генерального штаба - и должны быть пионером в этом деле. После маневров 
составите доклад. Правда, как сказал Горбунов, от хорошей жизни не полетишь, но 
такова уж ваша судьба. 

Я в том же тоне ответил, что присягал служить на суше и на море, но о воздухе в 
присяге не было упомянуто! 

Так началось мое знакомство с Сухомлиновым, будущим военным министром, 
стяжавшим себе на этом посту мрачную славу одного из главных виновников наших 
несчастий во время мировой войны. Штаб уже выехал в район маневров, и я нагнал 
воздухоплавательную роту на биваке, на берегу какой-то живописной речки в 
Курской губернии. Главный начальник воздушных частей, известный полковник 
Кованько, встретил меня с распростертыми объятиями и многочисленными рюмками 
прекрасного французского коньяку. Этот экспансивный человек, с красивым орлиным 
профилем и слегка седеющими расчесанными бакенбардами, был страстно увлечен 
созданным по его инициативе военным воздухоплавательным делом. Он с гордостью 
демонстрировал мне построенную не без затруднений первую паровую лебедку для 
спуска привязных шаров и всю несложную материальную часть своей роты. 

- Это ведь можно получить только из-за границы,- повторял он не раз, указывая 
на те или иные точные приборы. 

Он даже как будто хвастался заграничным происхождением приборов. Объясняя 
устройство распластанного на зеленом лугу громадного желтого воздушного шара, 
Кованько заметил, что существенным материалом является лак и что его мы можем 
получить только из Германии. Я спросил: как же он думает получать его во время 
войны? К этому вопросу мой собеседник, видимо, не был подготовлен и в ответ 
только пожал плечами. 

Подъем шара откладывался несколько дней то из-за недостатка водорода, 
вырабатывавшегося на специальных четырехконных тяжелых повозках, то из-за 
дождливой погоды. Кованько предлагал мне сперва посмотреть с земли пробный 
подъем, но из самолюбия я просил меня взять в первый же раз. 

День выдался солнечный, с небольшим ветром. Лужайка приняла торжественный вид. 
Я приехал верхом из штаба и застал около палатки Кованько целый букет окрестных 
помещиц в нарядных платьях. К надутому шару, представлявшему собой громадную 
светло-желтую массу, стекались со всех сторон крестьяне, и вскоре пришлось 
очищать место для солдат, построившихся в круг, чтобы удерживать канаты. 

Мне предложили сперва снять шапку, потом лядунку и, наконец, даже шпоры, 
объяснив, что кавалерийское снаряжение неуместно в воздухе и может помешать 
прыжку из корзины при вынужденном спуске. 

"Неважное дело",- думал я про себя, но когда вошел в корзину, далеко не 
доходившую мне до пояса из-за моего кавалергардского роста, то почувствовал 
себя совсем уже неуверенно. В корзине стоял пилот, малюсенький штабс-капитан, 
прилаживавший запасные мешки с песком. 

- Отпускай! - скомандовал сам Кованько, и мы в одно мгновение отделились от 
земли. Тут же я почувствовал неожиданный сильный толчок и крепче сжал в руках 
веревки, прикреплявшие корзину к шару. 

- Это отпустили последние тросы,- предупредительно объяснил мне пилот. 

Сняв фуражку, я раскланивался со знакомыми. Через несколько минут я их уже не