Федя план учения одобрил. Скалон боялся, что "их высочества" напутают и будут в 
претензии за необходимость в походной колонне скакать по шоссе, а Зайончковский 
подозревал в согласии Феди какую-то ловушку. В конце концов вся ответственность 
была свалена на меня как на автора задания. 

С восходом солнца я поджидал на окраине лагеря конногренадер, назначенных в 
спешенную часть. 

Вскоре показалась длинная фигура Дмитрия, размахивающего стеком. Он был на 
вороном коне собственного завода, поставлявшего лошадей большинству офицеров 
полка. Расположив спешенные эскадроны и укрыв в самом лагере коноводов с конным 
прикрытием, я после этого долго и терпеливо отвечал на вопросы Дмитрия о 
порядке расположения его шести эскадронов. Когда же он, наконец, примирился с 
тем, что нарушена последовательность номеров эскадронов, и запомнил, что левее 
5-го расположен 3-й, а потом 6-й, от Красного показалась пыль, поднятая 
спешившим на рысях конноартиллерийским дивизионом. Впереди скакал нескладный и, 
как всегда, неряшливо одетый, с заломленной на затылок фуражкой Сергей 
Михайлович. 

- Где мне стать? - сухо спросил он меня. 

Когда я указал ему скрытую складкой местности позицию, он заявил, что тут не 
станет, что это не позиция для артиллерии и что он хочет получить участок, 
занятый уже одним из спешенных эскадронов. 

- Ах, Сережа,- с мольбой в голосе стал его увещевать мягкий Дмитрий,- мы с 
графом так уже хорошо все расположили, а вот ты приехал и все опять спутаешь. 

Я едва не расхохотался и, отъехав, оставил "их высочества" разбираться в столь 
сложной обстановке. 

Для больших маневров Васмунд выбрал неслыханный театр - лесистые и болотистые 
дефиле в Финляндии, куда загнал все пятьдесят эскадронов гвардейской кавалерии. 
В довершение несчастья пошли беспрерывные дожди. Генерал Скалон, направляясь с 
Зайончковским на тройке к расположенной на ночлег своей дивизии, немало был 
поражен, увидев за несколько верст от назначенного места расположения, в 
темноте, по обеим обочинам дороги, серых коней гусарского полка. 

- Как же вы себе это позволили? - спросил меня на следующее утро Скалой.Ведь от 
этого могут выйти для нас большие неприятности! 

- Ваше превосходительство,- ответил я,- если бы я выполнил дословно приказ, то 
сегодня утром вы бы нашли коней вашей дивизии увязшими по брюхо в болоте. 

Приказы я уже составлял самостоятельно. Переписав их химическими чернилами, я, 
не беспокоя писарей, будил ночью только дежурного, который снимал копии на 
шапирографе и рассылал их с вестовыми по полкам. "Подлинный подписал начальник 
Дивизии генерал-лейтенант Скалой. Верно. Начальник штаба Дивизии полковник 
Зайончковский. С подлинным верно. Штаб-ротмистр Игнатьев". 

Начальство утром за чаем читало мое ночное произведение, подписывало штабной 
экземпляр приказа и было довольно. Войска, вероятно, тоже, так как одним из 
оснований для моей аттестации за летний штабной стаж явились письма Дмитрия и 
Наполеона, заявлявших, что впервые за их службу они получали приказы до выхода 
с биваков, а не после. 

В нашей дивизии маневры прошли без трений и затруднений, но в первой произошла 
тяжелая драма. Там неистовствовал желчный и сумасбродный начальник штаба 
полковник Дружинин. Кончив когда-то первым академию, он возомнил себя чуть ли 
не вторым Мюратом; всех своих подчиненных считал неучами и лентяями, доводя их 
своими глумлениями до отчаяния. На его несчастье, к нему на лето попал один из 
моих товарищей по выпуску, Троцкий, сын командующего Виленским военным округом. 
В Киевском корпусе это был толстенький мальчик, не лишенный способностей, но 
избалованный в семье до крайности и потому удивительный лентяй. Таким же он 
показал себя и в Пажеском корпусе и в академии, которую окончил только по 
второму разряду. Вдобавок, служа в гвардейской конной артиллерии, он начал 
усиленно выпивать. Однажды он засиделся во время бивака в палатке кирасирского 
собрания со своим злейшим врагом Дружининым. Вся накопившаяся за лето обида 
вырвалась наружу под действием вина, и от природы добродушный Тасик Троцкий 
набросился на Дружинина, повалил его на землю и избил до полусмерти. Случай был 
дикий, но в душе почти все стояли за Тасика, радуясь тому, что Дружинин получил,
 наконец, заслуженное возмездие. Тасика ожидали по закону каторжные работы, но, 
ввиду заслуг отца, его после суда только разжаловали в рядовые и послали в 
крепостную артиллерию в Порт-Артур. Это его и спасло, так как во время осады 
этой крепости он не только заслужил Георгия, но был также восстановлен в 
прежнем чине. 

Едва прозвучал желанный для всех отбой на красносельских полях, как мне уже 
надо было спешить в Киев для участия в больших курских маневрах. О них говорили