отвечать самому Золотареву по военной географии нашего пограничного района. 

Окинув взглядом составленную мной нарядную карту, он подозвал меня к себе, 
поставил спиной к карте и спросил: 

- Что встретит противник и какими путями может он воспользоваться при 
наступлении, например, от Бреста на Гродно? 

Называю дороги и пересекающие их реки и речонки, и лесистые, и открытые 
пространства, но не вполне уверен: попадают ли они в указанный створ или же 
находятся верст на пятьдесят в стороне? Не забываю и о самом главном - о 
позициях, которые пользовались исключительным вниманием, оставшись в 
профессорских мозгах как пережиток позиционной тактики чуть ли не со времен 
Фуля. Некоторым объяснением этой ненормальности может быть и тот гипноз, под 
которым оставались все участники русско-турецкой войны; тяжелая борьба за 
плевненский укрепленный лагерь, обошедшаяся так дорого русской армии, не могла 
не оказать влияния на нашу военную мысль. 

Хотя по выражению лица Золотарева я не мог догадаться, насколько мои ответы 
были правильны, но по тому, что он мне не задавал по этому билету новых 
вопросов, как это обычно бывало, я понял, что все леса и горы попали на свои 
места. 

Дело испортилось на четвертом билете, относившемся к статистике России. Прошло 
уже добрых три часа с начала моего экзамена, и я с ужасом почувствовал, что все 
цифры, над которыми я сидел последние десять дней, перепутываются в моей голове.
 

- Назовите процентное отношение национальностей, населяющих Калишскую губернию,
- спрашивает Золотарев. 

Называю три-четыре цифры. 

- А в Петроковской? 

Отвечаю и на этот вопрос. 

- А плотность населения Сувалкской губернии? А процент евреев в Киевской 
губернии, без города Киева?.. А с городом Киевом? 

Я умолкаю. Самолюбие мое больно задето. Помимо воли я говорю: 

- Ваше превосходительство, я больше сегодня отвечать не могу. 

- Отчего? - удивленно спрашивает Золотарев. 

- Потому что не хочу выдумывать,- отвечаю я. 

- А вы знаете, чем это вам грозит? 

- Так точно. 

- Ну идите,- спокойно говорит Золотарев. 

Неудача у Золотарева повлияла на мой средний балл по статистике, слагавшийся из 
оценок по четырем билетам, но не помешала мне оказаться первым по итогам 
экзаменов. 

Предстояли летние практические работы - глазомерные съемки. В этом году 
начальство решилось, наконец, вывести нас из окрестностей столицы, 
топографические карты которых слишком хорошо помогали нам при составлении наших 
собственных. Нас заслали в Псковскую губернию, где, несмотря на близость к 
Петербургу, уже решительно никаких карт, кроме десятиверсток, не было. 

Мой участок оказался в окрестностях заштатного города Изборска, который я знал 
только по учебнику русской истории Иловайского: там было сказано, что в этом 
городе поселился когда-то младший брат Рюрика - Трувор. Изучив впоследствии 
шведский язык, я убедился, что Рюрик пришел в Россию не с братьями, а "со своим 
домом" (сине-хус - из чего получился Синеус) и с верной дружиной (трувор - из 
чего вышел Трувор). 

В мое время Изборск, как и многие старинные города в России, действительно 
"пал", по выражению моего киевского учителя географии, и в нем ,из казенных 
учреждений оставалась лишь казенная винная лавка - этот надежнейший источник 
пополнения российского государственного бюджета. 

Участок мой лежал в двадцати верстах за этим городом. Крестьяне Псковской 
губернии жили в невероятной нищете, спали на хворосте, болели и умирали от 
постоянного недоедания. Деревни выглядели мрачно. Оазисами казались редкие, но 
роскошно построенные сельские школы, в одной из которых, закрытой на лето, я и