От военных экзаменаторов мы перешли к штатским. По иностранным языкам надо было 
написать сочинение на заданную тему. По-французски я получил полный балл. 

По немецкому языку мне сбавили один балл за то, что в изложении темы 
"Воспитание молодого воина" я спутал выражения "кригсшуле" с "милитэршуле". 

Громадное большинство офицеров от писания сочинений отказалось и предпочло не 
рисковать, а переводить со словарем технический текст. Экзамен этот прошел без 
"потерь", и уже на следующий день мы попали в руки раздражительного и желчного 
профессора общей истории Форстена. Большинство вопросов сверх билета задавались 
им из эпохи французской революции, что было довольно странно в стенах академии. 
Как и у Колюбакина, один четкий ответ решал у Форстена оценку. Нынешний 
генерал-майор Савченко, мой товарищ по выпуску, помнит до сих пор свой экзамен 
по истории. 

- В чем была суть реформ братьев Гракхов? - спросил Форстен. 

- В восстановлении свободного крестьянства,- удачно ответил поручик Савченко, 
стоявший навытяжку в своем гренадерском мундире с высоким красным воротником. 

Но вслед за ним, припоминаю, отвечал какой-то драгунский штаб-ротмистр и, 
получив билет по истории Персии, начал с того, что Дарий видел во сне лестницу..
. На этом его попытка попасть в академию и потерпела фиаско, так как Форстен 
сухо заметил, что "он не желает на экзамене слушать сказки...". 

Для меня экзамен по истории прошел счастливо. В Пажеском корпусе хорошо 
преподавалась история французской литературы - предмет, к которому я и сам 
относился с интересом, и это помогло мне сделать Форстену доклад о французских 
энциклопедистах. 

Много тяжелее пришлось мне на самом подходе к финишу - на экзамене по географии.
 По русской географии экзаменовал заслуженный профессор статистики и автор 
трудов по военной географии генерал Золотарев, а по иностранной молодой 
полковник Христиани, восходящее светило академии. 

Сидя по своему обычаю на краешке стола с маленькой записной книжкой в руке, 
Золотарев с самым невозмутимым видом задавал один вопрос за другим. 

- Назовите все пристани по Днепру,- кротким голосом попросил Золотарев 
экзаменовавшегося передо мной драгунского офицера. 

- Как прикажете, ваше превосходительство: с верховьев или с низовьев? рявкнул 
лихой драгун. 

- Ну, начните хоть с низовьев,- ответил драгуну Золотарев, не подымая глаз от 
своей книжечки. 

- Одесса,- ляпнул тот, а Золотарев даже не удивился, но изобразил какой-то 
микроскопический знак своим карандашиком. 

Никто из нас не знал, какие вопросы может задать Золотарев, потому что он 
игнорировал все программы и курсы, но одно только твердо помнили: что нельзя 
было произнести название "Царство Польское", которое Золотарев требовал 
именовать "Привислянский край". Он принадлежал к самым закоренелым русским 
националистам своего времени. 

После вопросов о левых и правых притоках Припяти, о железных дорогах, 
соединяющих Москву с портами Балтийского моря, Золотарев потребовал, чтобы я 
ответил: где больше всего женщин в России? Сообразив, что, вероятно, там, где 
наибольшая плотность населения, я ответил: 

- В Киевской губернии. 

- А какой хлеб едят немцы? - спросил тем же тихим бесстрастным голосом 
Золотарев. 

Тут пришлось пуститься на догадки. Вспомнив о нашем кабальном хлебном договоре 
с Германией и о тверской ржи, я ответил: 

- Ржаной. 

Золотарев опять что-то черкнул в книжечке. 

- А какой соли больше в России - каменной или поваренной? 

Ответить на этот вопрос мне было нечего. Однако исходя из того, что учебники 
говорили больше всего о поваренной соли, я решил, что, должно быть, на этом-то 
и построена каверза, и очертя голову грохнул: