для кавалергарда. Таков был и негласный экзамен для молодых надо было пить 
стопки залпом до дна и оставаться в полном порядке. 

Для многих это было истинным мучением. Особенно тяжело приходилось некоторым 
молодым в первые месяцы службы, когда старшие постепенно переходили с ними на 
"ты": в каждом таком случае требовалось пить на брудершафт. Некоторые из 
старших, люди более добродушные, сразу пили с молодыми на "ты", а другие 
выдерживали рок, и в этом случае продолжительность срока служила критерием того,
 насколько молодой корнет внушает к себе симпатию. На одном празднике меня 
подозвал к себе старейший из бывших командиров полка генерал-адъютант граф 
Мусин-Пушкин и предложил выпить с ним на брудершафт. Однако после традиционного 
троекратного поцелуя он внушительно мне сказал: 

- Теперь я могу тебе говорить "ты", но ты все-таки продолжай мне говорить: 
"ваше сиятельство". 

Все праздники походили один на другой: после богатейшей закуски с водкой всех 
сортов и изысканного обеда или ужина стол ставился поперек зала и покрывался 
серебряными жбанами с шампанским и вазами с фруктами и сластями. 

Сначала в зал входил хор трубачей, славившийся на всю столицу прекрасным 
исполнением даже серьезной музыки. 

Русские военные капельмейстеры в русской гвардии были редкостью, и в нашем 
полку эту должность уже многие годы занимал "херр Гюбнер", носивший форму 
военного чиновника, но, конечно, не приглашавшийся к "барскому столу". 

Веселье не клеилось. Тогда вызывали полковых песенников и начиналось собственно 
"гуляние". Если песенники затягивают песню "Я вечор, моя милая, я в гостях был 
у тебя", то все офицеры нашего эскадрона встают, так как это эскадронная песня, 
и выпивают стопку шампанского. "Ты слышишь, товарищ, тревогу трубят",- заводят 
песенники, и тот же ритуал проделывают офицеры 3-го эскадрона, и так дальше. 

В интервалах между песнями поют бесконечные "чарочки" - всем по старшинству, 
начиная с командира полка, причем каждый должен выйти на середину зала, 
вытянуться, как по команде "Смирно!", с низким поклоном взять с подноса стакан 
шампанского, затем обернуться к песенникам и, сказав: "Ваше здоровье, братцы", 
осушить стакан до дна. В эту минуту солдаты его подхватывают и поднимают на 
руках, он должен стоять прямо и выпить наверху еще один стакан вина. Иногда 
поднимают по нескольку офицеров сразу, и тогда начинаются длинные речи, 
прославляющие заслуги того или другого эскадрона, того или другого офицера. А 
песенники должны держать "господ" на руках до команды "На ноги!". 

Бывало, весной уже светает - несколько офицеров сидят в бильярдной, куда 
доносятся звуки все той же "чарочки", остальные продолжают пить в столовой. 
Однообразие, скука гнетут, многим хочется идти спать, но до ухода командира 
полка никто не имеет права покинуть офицерской артели. Так на всех праздниках - 
полковом, каждого из четырех эскадронов, нестроевой команды, на каждом 
мальчишнике, на каждом приеме офицеров других полков - круглый год и каждый год,
 а для некоторых, быть может, и всю жизнь... 

Никто не задумывается над тем, что эти "гуляния" шли вразрез с воинским уставом,
 каравшим нижних чинов за пьянство, и с военным законом, строже каравшим за 
преступление, совершенное в пьяном виде. Сломать эту традицию никто не смел или 
же не хотел. К тому же общие попойки были едва ли не главным связующим звеном в 
офицерской среде, а некоторые из полковых офицеров даже с солдатами знакомились 
благодаря вызову песенников и с удивлением замечали среди них то новых 
унтер-офицеров, то неоперившихся новобранцев. 

Лучшим песенником был запевала нашего эскадрона, лихой унтер-офицер Пурышев. 
Его за душу бравший баритон вызывал общие похвалы, ему подносили офицеры полные 
бокалы шампанского, и он пил и пил все больше, до дня, когда я прочел в приказе 
по полку о его разжаловании в рядовые за пьянство. Шесть месяцев спустя он был 
переведен в разряд штрафованных, а еще тремя месяцами позже - наказан розгами 
за "неисправимо дурное поведение". 

Так был погублен нами талантливый человек. 

Должен оговорить, что полк наш считался среди других полков скромным, а главное 
- "не пьющим", не то что лейб-гусары, где большинство офицеров разорялось в 
один-два года, или конная гвардия, в которой круглый год шли знаменитые 
"четверговые обеды" - уйти "живым" с такого обеда было нелегко. 

Зато на этих обедах устраивались крупные дела, раздавались губернаторские посты 
и даже казенные заводские жеребцы. Полк этот поставил из своей среды все 
царское окружение, как то: министра двора - барона Фредерикса, гофмаршала графа 
Бенкендорфа, князей Долгоруковых, Оболенских и даже директора императорских 
театров Теляковского. Большинство великих князей предпочитало служить или 
числиться в конной гвардии. Бывали периоды, когда засилье прибалтийских баронов 
в этом полку доходило до того, что, по рассказам моего отца, они попросту