На всю жизнь запомнил я наше путешествие в Якутск. 

Мы плывем на "шитиках" вниз по бесконечной Лене: туда на веслах, а обратно - 
лошадиной тягой, сменяющейся на каждой почтовой станции. 

Отец работает за импровизированным письменным столом в деревянном домике, 
построенном посредине лодки. Под вечер играем с ним в шахматы, примостившись на 
носу. Поскрипывает лишь бурундук - короткий канат на носу, через кольцо 
которого протягивается бечева от мачты до коней на берегу. Вокруг - живописные 
картины. Это не скучные реки Западной Сибири. То ленские "щеки" красно-бурые, 
отшлифованные временем каменные массивы, то ленские "столбы" подобие 
сталактитов. Горные массивы, покрытые лесами, сменяются долинами, сплошь 
усеянными цветами. Чередуются - луг с одними красными лилиями, луг с одними 
сочными ирисами, луг с белыми лилиями. 

Путешествие было полно приключений. Лето выпало особенно жаркое, и Лена 
обмелела - провести по ней "шитиковый" караван было не легко. Особенно памятна 
та тихая светлая лунная ночь, когда всем нам было предложено высадиться на 
правом, нагорном, берегу и идти пешком, чтобы облегчить "шитики". Мы, дети, 
конечно, были в восторге и, чувствуя себя чуть ли не героями Майн Рида, бодро 
шли за проводником по лесной тропе между вековых елей. Сестренку мою несли на 
руках. 

В Якутске мы прожили весь остаток лета, пока отец разъезжал по Алдану и ниже по 
Лене. 

Однажды мы посетили расположенную близ Якутска богатую русскую деревню, с 
солидными избами, украшенными московской деревянной, как на картинках, резьбой,
- то было селение скопцов. Хозяева принимали по-русски, с хлебом-солью на 
вышитом полотенце. На угощение - арбузы и дыни, о которых мы забыли с отъезда 
из Москвы. Эти русские люди, заброшенные в край вечной мерзлоты, умудрялись 
оттаивать землю камнями и выращивать пшеницу. 

Пять лет, проведенные в Сибири, пролетели как один день. Сидя в том же 
тарантасе, в котором мы приехали в Иркутск, я горько плакал, покидая этот город,
 покидая его, как мне казалось, навсегда. 

По возвращении в Петербург мы заметили, что стали "сибиряками", многое повидали 
и переросли своих сверстников-петербуржцев. Мы почувствовали себя оскорбленными,
 не встретив в них ни малейшего интереса ко всем виденным нами чудесам. 
Двоюродные братья и сестры подсмеивались над нами за наше неумение танцевать 
модные танцы и звали нас в шутку белыми медведями. 

Но встреча с Петербургом была на этот раз очень краткой. Мы узнали о новом 
назначении отца и через несколько дней с восхищением осматривали тенистый сад 
при доме киевского генерал-губернатора. Нам показалось невероятным, что можно 
собирать прямо с деревьев сливы, груши, грецкие орехи так просто - на вольном 
воздухе, посреди города. 

Вскоре по приезде нас повезли осматривать Киев - древний Софийский собор, место 
дворца Ярослава Мудрого, Аскольдову могилу, памятник Богдану Хмельницкому. 
Наконец целый день был посвящен осмотру Лавры с ее дальними и ближними пещерами.
 Со свечками в руках, в сопровождении черных монахов мы вошли в сырые 
подземелья. Время от времени нас останавливали, показывая место погребения того 
или иного святого. У меня осталось от пещер только жуткое воспоминание о чем-то 
темном, во что не стоило вникать. 

Гораздо более сильное впечатление оставила домашняя исповедь, для которой к нам 
на дом привозили из той же Лавры схимника в черной мантии - на ней были 
изображены человеческий череп и кости. Нам, детям, казалось, что старец этот 
один из тех, кто погребен в глубине страшных пещер. 

Домовая церковь оставалась центром жизни и местом сбора близких друзей, что 
особенно ощущалось перед большими праздниками. 

Рождественские каникулы всегда вносили большое оживление в обыденную жизнь. В 
стеклянной галерее красовалась громадная елка, а в гостиной устраивали сцену 
для любительского спектакля. В первый день елка зажигалась для семьи и 
приглашенных, а на следующий день для прислуги. Все было торжественно-красиво 
до той минуты, когда догоравшие свечи как бы звали кучера Бориса покончить с 
чудесным видением. Он, как атаман, валил могучее дерево, а за ним, забывая все 
различия положений служебной иерархии, пола и возраста, прислуга бросалась 
забирать оставшиеся фрукты, сласти и золоченые орехи, набивая ими карманы. 

Почти такие же сцены я видел впоследствии после ужина на придворных балах в 
Зимнем дворце, где почтенные генералы и блюстители законов - сенаторы грабили 
после ужина недоеденные царские фрукты и конфеты, набивая ими каски и треуголки.