Потом все сели на коней, Куропаткин поднял в галоп своего красивого жеребца и с 
большим флагом, присвоенным командующему армией, "помчался на врага". 

Прощай, поезд! Мы будем уже сами распоряжаться своими войсками на поле сражения.
 

- Вот увидишь, ничего из этого не выйдет! - доказывал мне в тот же вечер Сережа 
Одинцов, когда мы прогуливались вокруг деревни, где был назначен ночлег главной 
квартиры.- Как только Ойяма заметит, что Штакельберг пошел куда-то в горы, а 
Бильдерлинг со своими двумя корпусами станет канителиться на равнине, он и 
врежется между ними,- пророчествовал Сережа и для ясности изображал своими 
пухленькими руками нос воображаемого корабля. 

- Хуже всего то, что мы так долго обо всем этом рассуждаем! - прибавил он.- 
Вокзал, наверно, успел хорошо осведомить японцев. 

Сережа Одинцов не переменился с тех пор, как мы расстались с ним в начале войны 
в Мукдене, откуда наместник направил его в Порт-Артур. Сережа только что 
пробрался оттуда к нам на китайской "джонке" с каким-то важным донесением. 
Японцы в это время уже окончательно блокировали Порт-Артур как с суши, так и с 
моря. Содержания этого донесения Одинцов, вероятно, не знал, но рассказывал об 
общем недовольстве комендантом Порт-Артура генералом Стесселем и его супругой, 
которая вмешивалась во все дела, о надеждах, возлагавшихся всеми на Кондратенко,
 о подвигах солдат и, особенно, моряков. 

Пошли мы в наступление точь-в-точь как на маневрах, разве только переходы были 
менее тяжелы, и, придя на ночлег, передовые части бывали вынуждены немедленно 
приступать к укреплению позиций. 

Первые пять дней - пока мы не встретились с неприятелем - все шло гладко. 

Штакельберг напрасно готовил атаку тремя корпусами пресловутой позиции у 
Ваньяпузы - она оказалась уже очищенной японцами. 

Как будто для штаба вышел небольшой конфуз, но в сущности все были счастливы 
этим неожиданным успехом! 

Непонятным казалось, почему японцы так спокойно давали себя обходить. 
Куропаткин выезжал ежедневно на одну из высоких сопок, с которой открывался вид 
на равнину. Увы, весь район к востоку от командного поста, все эти горы и 
долины так и продолжали оставаться для нас покрытыми тайной. 

Но вот пред сибирскими отрядами вырос какой-то неведомый горный массив с 
отвесными скалами, с которых японцы отбивали все атаки убийственным пачечным и 
пулеметным огнем. На смельчаков, взлезавших на неприступные откосы, они 
сбрасывали камни и даже трупы. Собравшись в мертвом пространстве, у подножия 
одной из этих неприступных скал, стрелки с отчаяния били в нее прикладами. 
Другие изыскивали тропинки, чтобы как-нибудь по одному взлезть на кручи и 
добраться до вершин, но тут японцы расстреливали их в упор. Тот самый генерал 
Данилов, который отличился под Ляояном, отдавал суворовские приказы и шел с 
атакующей колонной пешком. Будучи ранен в ногу, он велел нести себя на носилках,
 ободряя стрелков. Но горю помочь он не мог - он вел своих солдат на убой, на 
необследованные и неприступные горные кряжи. 

Все происходившее в восточном отряде было очень далеко от командного поста 
Куропаткина, Местность не соответствовала карте, и всем была очевидна 
трагичность положения. 

Куропаткин, выехав на фронт, не учел его протяжения на десятки верст. 
Автомобилей в ту пору не было, съездить для личных переговоров даже с высшими 
начальниками представлялось невозможным. 

Мы сами не заметили, как перешли от наступления к обороне. Отдельные сопки и 
деревни стали для нас особенно ценными из-за той крови, что проливалась за их 
удержание или за вторичное овладение ими. Началось "затыкание дыр" и - как 
неизбежное следствие - перемешивание частей, которыми при этом распоряжались 
уже не их непосредственные начальники, а сам Куропаткин. 

* * * 

Много мне пришлось скакать в те дни с его поручениями! Моя полевая книжка 
заполнилась его подписями. 

Я стал привыкать держаться под огнем и даже позаимствовал у Куропаткина его 
наружное спокойствие. К войскам я подъезжал шагом, как бы срочно ни было 
приказание, которое надо было передать (скачущий всадник или бегущий человек 
всегда производит паническое впечатление). Передав командиру полка приказ, 
спрашивал у него разрешения закурить - совсем как в мирной обстановке (под 
огнем папироса тоже производит успокаивающее действие на окружающих).