Сопротивление, с которым мы вначале столкнулись, было оказано на основе 
убеждения французов всех рангов, что таково желание маршала. По этой причине 
Жиро кажется им виновным по меньшей мере в определенном нарушении субординации, 
когда он настаивал не оказывать сопротивления нашей высадке на берег. Генерал 
Жиро понимает это и, по-видимому, отчасти сочувствует всеобщему настроению. Все,
 кого это касается, говорят, что готовы помочь нам при условии, что Дарлан 
скажет, что делать, но они не хотят следовать указаниям, исходящим от кого-либо 
другого. Адмирал Эстева в Тунисе заявляет, что подчинится приказам Дарлана. 
Ногес прекратил сражение в Марокко по приказу Дарлана. Поэтому в этих вопросах 
невозможно избежать признания положения Дарлана... 

Суть соглашения заключается в том, что французы сделают все, что смогут, чтобы 
помочь нам захватить Тунис. Группа Дарлана будет налаживать эффективное 
сотрудничество и начнет под руководством Жиро реорганизацию отдельных воинских 
частей для их участия в войне. Эта группа использует любую возможность, чтобы 
получить флот, стоящий у Тулона. Мы будем поддерживать эту группу в вопросах 
управления страной и ее умиротворения, а также в оснащении отобранных частей. 
Детали все еще обсуждаются... 

Наша надежда на быстрый захват Туниса и получение здесь поддержки со стороны 
населения не может быть осуществлена, пока не будет принято общее соглашение в 
тех рамках, которые мы только что определили с Дарланом и другими должностными 
лицами, контролирующими административный механизм региона и племена в Марокко. 
Жиро теперь понимает, что сам он ничего не сможет сделать, даже при поддержке 
союзников. Он с радостью принял пост военного начальника в группе Дарлана. Он 
считает, что сейчас его имя не следует упоминать, пока не пройдет несколько 
дней. Без сильного французского руководства нам пришлось бы пойти на военную 
оккупацию здесь. Потеря времени и расходы ресурсов оказались бы огромными. 
Генерал Паттон считает, что только в Марокко потребовалось бы 60 тыс. союзных 
войск, чтобы держать племена в спокойствии. Принимая во внимание тот эффект, 
который оказали бы волнения племен на Испанию, вы можете себе представить, 
какие у нас здесь проблемы". 

Ни разу в течение длительных переговоров Дарлан не сказал доверительно, что он 
может добиться перехода тулонского флота на нашу сторону. Он думал, что, 
возможно, из-за нехватки топлива, а также из-за неразберихи и неопределенности, 
которые, безусловно, воцарятся в Южной Франции, командующий флотом фактически 
не попытается вывести флот в море и присоединиться к нам, но он заявил со всей 
убежденностью, что французский адмирал в Тулоне никогда не допустит, чтобы его 
корабли попали в руки немцев. Он это повторял вновь и вновь, и последовавшие 
события подтвердили, что это так и было. 

С другой стороны, Дарлан был уверен, что адмирал Эстева, командующий 
французскими силами в Тунисе, присоединится к остальным французам в Северной 
Африке, соблюдая любые приказы, какие бы он ни отдал. Длительность переговоров 
в Алжире подрывала эту нашу большую надежду. Это обстоятельство вызывало 
неопределенность у адмирала Эстева, который, будучи информирован о характере 
происходивших тогда переговоров в Алжире, получал также приказы из Виши 
оказывать сопротивление союзникам и, как нам говорили, пустить немцев в 
подведомственный ему район. Военные руководители в том регионе, генералы Кельтц 
в Алжире и Барре в Тунисе, находились в таком же состоянии нерешительности, а 
генерал Кельтц, как информировали нас, был определенно против какого-либо 
соглашения с союзницами. 

В этих условиях сомнений и нерешительности французов немцы начали высаживаться 
в районе Туниса. Первый контингент немецких войск прибыл туда по воздуху днем 9 
ноября. Начиная с этого момента они стремились как можно быстрее доставить сюда 
подкрепления, и к тому времени, когда было достигнуто временное соглашение с 
Дарланом в Алжире, адмирал Эстева уже не имел возможности действовать 
самостоятельно. Во время последнего телефонного разговора между ним и 
французским чиновником в Алжире он сказал: "Теперь у меня есть опекун". Мы это 
восприняли как намек на то, что немцы фактически уже держали его заложником. 
Наряду с этим генералы Кельтц и Барре без колебаний подчинились приказам 
Дарлана. Первый, в частности, в дальнейшем стал прекрасным боевым командиром в 
союзных войсках. 

После получения моей телеграммы в Лондоне и Вашингтоне оба правительства 
информировали меня, что будут поддерживать достигнутую нами договоренность до 
тех пор, пока ее условия будут добросовестно выполняться французами и пока 
боевые действия в Африке не подойдут к концу. 

Эта договоренность, конечно, совершенно отличалась от той, на какую мы 
рассчитывали, еще будучи в Лондоне. Однако наши правительства ошиблись не 
только в отношении сильных личностей и их влияния в Северной Африке, но и в 
оценке настроений среди местного населения. Они полагали, что французы в этом 
регионе край" не возмущены вишистско-нацистским господством и с распростертыми 
объятиями встретят как избавителей любые силы союзников, которые сумеют 
укрепиться в этой стране. Первая немецкая бомбардировка Алжира, а их было много,
 доказала ошибочность такого предположения. Конечно, там было много патриотов,