в Японии, в других местах — еще на двадцать пять тысяч *9.
       Как ни было трудно Эйзенхауэру иметь дело с Конгрессом по таким 
проблемам, как, скажем, бюджет, вопрос о гражданских правах рождал трудностей 
намного больше. 10 января, выступая в Конгрессе с "Посланием о положении 
страны", Эйзенхауэр вновь представил законопроект Браунелла о гражданских 
правах. Этот законопроект касался многих аспектов, но Эйзенхауэр сосредоточил 
свое внимание на одном — праве голосовать. Он был "потрясен", когда узнал что 
из 900 000 негров в Миссисипи только 7000 было разрешено голосовать. Он изучил 
эту проблему и нашел, что чиновники, занимавшиеся регистрацией избирателей, 
задавали им вопросы типа "Сколько пузырей содержится в куске мыла?" и пытались 
зафиксировать ответы в регистрационной книге. В Луизиане регистраторы закрыли 
двери своего пункта перед очередью, насчитывающей пять тысяч негров. Однако 
местный суд присяжных нашел, что "нет доказательств" для возбуждения дела 
против чиновников *10.
       В течение конца зимы и начала весны в Конгрессе обсуждался законопроект 
о гражданских правах. Эйзенхауэр поддерживал этот законопроект и в публичных 
выступлениях, и в частных беседах. Он настаивал на принятии законопроекта на 
своих встречах с лидерами республиканцев. Он встретился с Артуром Сульцбергером,
 обозревателем из "Нью-Йорк Таймс", чтобы убедить его поддержать законопроект. 
(Сульцбергер признался, правда, в разговоре сугубо доверительном, что, хотя "он 
и испытывает чувство стыда, не хотел бы видеть внучку в школе вместе с 
негритянскими ребятами" *11.) 18 июня Палата представителей одобрила 
законопроект, и он был направлен на рассмотрение в Сенат. Линдон Джонсон 
предупредил Эйзенхауэра по телефону, что "в Сенате будет драка вокруг проблемы 
гражданских прав — страсти уже накалились и разгорятся еще больше.
       Эйзенхауэр был против такого развития событий; он был сторонником самого 
умеренного законопроекта о гражданских правах и подчеркнул в разговоре с 
Джонсоном, что сам жил на Юге и не страдает отсутствием симпатии к позиции южан.
 Такой взрыв страстей он рассматривал как ответный удар в его сторону *12.
       2 июля сенатор Рассел из Джорджии охарактеризовал законопроект как 
"коварный инструмент", который предназначен не для обеспечения гарантии права 
голосовать, а для использования Министерством юстиции своей власти и "всей мощи 
федерального правительства, включая в случае необходимости и вооруженные силы, 
для принудительного смешения белых и черных детей".
       На следующий день Джеймс Рестон на пресс-конференции попросил 
Эйзенхауэра прокомментировать это заявление. Ответ Эйзенхауэра был умеренным и 
не очень четким. Конечно, его собственное желание состоит только в том, чтобы 
защитить и предоставить право голосовать большему числу граждан; "это простые 
вопросы, затронутые в решениях Верховного суда, и они являются умеренным шагом".
 Теперь, со слов Эйзенхауэра, обнаружилось, что "очень уважаемые люди" 
выступают с заявлениями, представляя этот закон "крайне радикальным, ведущим к 
беспорядкам". Эйзенхауэр отнесся к такой реакции как к "довольно непонятной", 
но он был готов выслушать другие точки зрения по этому вопросу.
       Рестон спросил Эйзенхауэра, нельзя ли изложить законопроект в другой 
редакции — чтобы речь в нем шла только о праве голосовать. Эйзенхауэр 
отреагировал на такую постановку вопроса с неохотой: "Этим утром я читал 
отдельные разделы законопроекта и некоторые фразы просто не мог понять до конца.
 Поэтому прежде чем комментировать законопроект, я хотел бы обсудить с 
министром юстиции точное значение этих фраз" *13.
       Это было ошеломляющее признание в некомпетентности. Эйзенхауэр продвигал 
законопроект в течение двух лет, ему удалось провести его через Палату 
представителей, его рассматривали в Сенате, и вот теперь Президент заявляет: он 
не знает, что из себя представляет этот законопроект. Своим "признанием" 
Эйзенхауэр откровенно пригласил сенаторов из южных штатов поработать над 
законопроектом — что-то в нем исправить, что-то убрать, чем они и не замедлили 
заняться. Они предложили поправку к законопроекту, которая гарантировала 
проведение суда над каждым, кто будет обвинен в неуважении к суду при 
рассмотрении дел о нарушении гражданских прав. Поскольку списки судей и 
присяжных составлялись на основании списков избирателей, а они состояли 
практически только из белых, то эта поправка сводила на нет реальное влияние 
законопроекта — ведь на деле маловероятно, почти немыслимо, чтобы суд, 
состоящий из белых южан, вынес приговор другому белому за нарушение прав негра. 
Но право обвиняемого на рассмотрение его дела в суде, состоящем из равных ему, 
было такой давней и такой священной американской традицией, что эту поправку 
поддержали либералы с Севера, например Джозеф О'Махани из Вайоминга и Франк 
Черч из Айдахо. Эйзенхауэр призвал республиканцев не принимать поправку, а 
Ноулэнд заявил в Сенате, что голосование в пользу суда присяжных "будет 
голосованием за то, чтобы похоронить на этой сессии... законопроект о 
предоставлении реального права на голосование". На это Линдон Джонсон ответил: 
"... люди никогда не согласятся с концепцией, что человека можно без суда 
публично заклеймить как преступника" *14.
       10 июля в Овальном кабинете Эйзенхауэр в течение часа совещался с 
Расселом. Энн Уитмен записала в своем дневнике, что Рассел "проявил некоторую 
эмоциональность в связи с обсуждавшимся вопросом, но держал себя очень хорошо". 
Затем Уитмен, которая всегда была лояльна по отношению к Эйзенхауэру и почти 
всегда безоговорочно на его стороне, отметила, что Президент "совсем не выражал 
несочувствия к позиции, которой придерживаются такие люди, как сенатор Рассел". 
Эйзенхауэр был "намного более готов, чем я, например, поддерживать их взгляды", 
— бранит его Уитмен за поддержку взглядов сторонников сегрегации. "Я жил на Юге,
 помните это", — сказал Президент своей се