день Рождества, когда вся семья ехала в церковь, Айк 
повернулся к Джону и сказал: "Еще четыре года назад я сказал ребятам: они 
должны найти кого-нибудь, кто хотел бы выставлять свою кандидатуру и на второй 
срок"*21.
       На следующий день после Рождества Эйзенхауэр попросил Никсона зайти к 
нему в кабинет для разговора с глазу на глаз. Некоторые советники Эйзенхауэра, 
во главе с Адамсом, продолжали рекомендовать ему отказаться от Никсона, если он 
решит выставлять свою кандидатуру. Эйзенхауэр получил от них результаты 
последнего опроса общественного мнения, которые показывали: если Эйзенхауэр 
будет баллотироваться вместе с Никсоном, то уступит Стивенсону три или четыре 
пункта. Показав эти оценки Никсону, Эйзенхауэр сказал, что, по его мнению, 
Никсон может укрепить свою позицию к выборам в 1960 году, если согласится на 
пост министра — таким образом он приобретет опыт работы в Администрации. 
Эйзенхауэр предложил Никсону любую должность на выбор, за исключением 
государственного секретаря и министра юстиции, и сам порекомендовал ему 
возглавить Министерство обороны вместо Чарли Вильсона.
       Никсон уловил в этом предложении явное предательство. Он знал, по 
крайней мере подозревал: Эйзенхауэр уверен, что пресса будет интерпретировать 
такой шаг как его понижение, понижение настолько серьезное, что оно, возможно, 
лишит Никсона шансов вообще стать когда-либо президентом. Никсон сказал 
Эйзенхауэру, что выбор другого кандидата на пост вице-президента "расстроит 
многих членов Республиканской партии, которые все еще считают меня вашим 
основным связующим звеном с партийными ортодоксами". Никсон поставил перед 
Эйзенхауэром вопрос прямо: считает ли Президент, что республиканцы окажутся в 
лучшем положении, если в качестве кандидата в вице-президенты будет выступать 
кто-то другой?*22
       Эйзенхауэр не ответил. Он не стал настаивать, чтобы Никсон исключил себя 
из списка кандидатов. Однако он хотел, чтобы Никсон сделал это добровольно, и 
вновь предложил ему занять пост министра обороны для приобретения так остро 
необходимого ему опыта. Разговор закончился на этой незавершенной ноте.
       В начале нового года Айк отправился самолетом в Ки-Уэст, чтобы погреться 
неделю на солнце. Там к нему присоединились Слейтер, Билл Робинсон, Джордж 
Аллен и Ал Груентер. Друзья Айка были одного мнения: он "сильно изменился... 
приобрел здоровый вид, стал энергичнее и намного спокойнее...". Практически все 
время они играли в бридж "и много смеялись, подшучивали и подтрунивали друг над 
другом". Когда Айк делал неверный ход в нарушение правил игры, он становился 
мишенью для шуток на весь оставшийся вечер. Слейтер опасался, как бы излишнее 
увлечение игрой в бридж не обернулось тяжелой нагрузкой для Эйзенхауэра. Аллен 
сказал Слейтеру, что "никогда не видел Президента в таком прекрасном 
расположении духа", что их партии в бридж ничто по сравнению с партиями в покер,
 которые он играл с Трумэном в Белом доме. При Трумэне игра в карты начиналась 
рано утром и "продолжалась до позднего вечера" часто "с ужасными результатами" 
для Трумэна.
       Поскольку в тот год должны были состояться выборы, разговор во время 
игры неизбежно вращался вокруг политических тем. Самым острым вопросом, конечно,
 был вопрос: станет Айк баллотироваться или нет. Все члены этой компании были 
единого мнения — будет. Аллен знал это от Мейми (она была в Геттисберге), 
которая прямо сказала ему: она хочет, чтобы Айк остался в своем офисе. Слейтер 
также полагал, что Айк пойдет на переизбрание, поскольку он великолепно все 
организовал в своем офисе — "кажется, что работа здесь идет с точностью 
часового механизма"*23.
       Но были обстоятельства, из-за которых Эйзенхауэру в 1956 году было 
труднее принять решение, чем в 1952-м. Ему исполнилось шестьдесят пять лет, он 
перенес инфаркт, его постоянно беспокоил желудок, он плохо спал; кроме того, он 
был убежденным противником идеи о незаменимости одного человека. Он не раз 
утверждал, что приобрел иммунитет к аргументам и что его "долг" — служить. 
Разумеется, ни нация, ни Республиканская партия не имеют права требовать от 
него большего.
       Как, наверное, любой человек, выздоравливающий после сердечного приступа,
 он много думал о смерти. "Когда я вступлю на путь, ведущий к последнему 
приключению в моей жизни, — написал он от руки на бланке Белого дома в начале 
февраля, — мои последние мысли будут о тех, кого я любил, о семье, друзьях и о 
моей стране"*24. В подобных обстоятельствах правильно ли вновь выставлять свою 
кандидатуру в президенты? Что будет, если он умрет или потеряет 
работоспособность в промежутке между выдвижением его кандидатуры на конференции 
и самими выборами или после выборов? Такие вопросы усиливали не только его 
озабоченность по поводу личных проблем, но и беспокойство за его партию и за 
страну. Выбор кандидата в вице-президенты в 1956 году имел более важное 
значение, чем в 1952 году, и не столько с точки зрения привлечения голосов 
избирателей, сколько из-за возможности вице-президента стать кандидатом в 
президенты или президентом после смерти Эйзенхауэра. Вот почему Эйзенхауэр 
старался убедить (и продолжал стараться) Никсона согласиться на пост министра в 
его Кабинете.
       В отношении Эйзенхауэра к Никсону была какая-то двойственность. За три 
года, проведенные вместе, у них так и не сложились близкие дружеские отношения. 
Эйзенхауэр ценил Никсона за его очевидные качества — исключительное трудолюбие, 
тонкий ум, лояльность, преданность Эйзенхауэру и Республиканской партии, умение 
организовать кампании — он мог оставаться в тени, позволяя Эйзенхауэру выходить 
на первый план. 25 января на брифинге перед пресс-конференцией Эйзенхауэр 
сказал Хэгерти, что "будет трудно найти лучшего вице-президента". Ноулэнду и 
другим заметным республиканским деятелям Эйзенхауэр пр