дпочитал Никсона, 
который, по его мнению, многому научился после 1952 года. Но, считал Эйзенхауэр,
 "люди думают о нем [Никсоне] как о незрелом юноше". Эйзенхауэр прямо не 
высказался, разделяет ли он такое мнение, однако подчеркнул, что Никсон должен 
оставить пост вице-президента, на котором может превратиться в "атрофика", и 
занять министерский пост в его Кабинете*25.
       В разговоре с Даллесом Эйзенхауэр был более откровенен. Он признался, 
что "не уверен", хорошо ли это, если Никсон останется в списке кандидатов. 
Используя подход, который он мысленно продумал и который, как он считал, 
наилучший для того, чтобы не включать Никсона в список кандидатов, он утверждал,
 что повторный срок на посту вице-президента разрушит политическую карьеру 
Никсона (это утверждение не воспринял не только Никсон, но и никто другой, и не 
потому, что имидж "поваленного Никсона" на самом деле разрушил бы его карьеру, 
а из-за более очевидной, если не грубой причины, а именно: между 
вице-президентом Никсоном и Белым домом была лишь одна фигура — недавняя жертва 
инфаркта). Тем не менее Эйзенхауэр вполне серьезно заявил Даллесу, что Никсон 
должен стать министром торговли. Даллес не был уверен, что Никсон согласится на 
это, и предложил утвердить его преемником на посту государственного секретаря. 
Эйзенхауэр рассмеялся, сказал, что Даллесу не удастся освободиться от своей 
работы так просто, и добавил: "...сомневаюсь, что Никсон обладает необходимыми 
качествами, чтобы быть государственным секретарем"*26.
       На пресс-конференции 25 января Эйзенхауэру задали вопрос: если он решит 
выставить свою кандидатуру на выборы повторно, захочет ли он взять Никсона в 
качестве кандидата на пост вице-президента? Эйзенхауэр ответил: "...мое 
восхищение, уважение и глубокая симпатия к г-ну Никсону... хорошо известны". 
Затем он произнес фразу, совершенно противоположную истине: "Я никогда ни при 
каких обстоятельствах не говорил с ним о том, каким будет его будущее или каким 
он хочет его видеть, и до тех пор, пока я не переговорю с ним, я не буду ничего 
говорить"*27. Это неожиданное заявление, далекое от прежних утверждений 
Президента, повергло Никсона в шок, но оно позволило Эйзенхауэру сохранить его 
выбор открытым.
       Представление Эйзенхауэра о самом себе как о попечителе нации, которое 
развивалось у него достаточно интенсивно после инфаркта, укрепилось еще больше 
за месяцы выздоровления. Это было как раз то время, когда Эйзенхауэр прилагал 
огромные усилия для продвижения таких программ, как Земельный банк и система 
шоссейных дорог между штатами. В течение января 1956 года он сделал записей в 
своем дневнике больше, чем в любой другой месяц своего президентства и за время 
войны. В основном он размышлял о проблемах долговременного характера. Но одна 
запись касалась прочитанного им доклада, в котором речь шла о вероятном ущербе 
Соединенных Штатов в случае всеобщей ядерной войны. Доклад содержал ряд 
сценариев, но даже самый оптимистический предусматривал 65 процентов людских 
потерь. Эйзенхауэра это "ужасало". Даже если бы Соединенные Штаты одержали 
"победу", "им пришлось бы откапывать себя из пепла и все опять начинать 
заново"*28.
       Ядерной войны надо избежать любой ценой. Но необходимо также избежать и 
капитуляции. Эйзенхауэр мысленно огляделся вокруг себя и не увидел никого, кому 
можно было бы передать пост президента. Он не мог довериться действиям Никсона 
или Ноулэнда во время кризиса; он не мог быть уверенным, что Уоррен будет 
действовать с необходимой быстротой. Это была одна из причин, почему он никогда 
не сказал Никсону, как Франклин Рузвельт сказал двум своим вице-президентам, 
что для них настало время расстаться. Вокруг него не было никого, кто ему 
нравился больше или кому он доверял больше, чем Никсону, не считая Уоррена; но 
Уоррена нельзя было попросить оставить место председателя Верховного суда*, 
чтобы стать вице-президентом.
       
       [* Назначение на эту должность является пожизненным.]
       
       Итак, Эйзенхауэр медлил в нерешительности. Медлительность была 
следствием сложившейся реальной ситуации и той оценки, которую он давал самому 
себе и своему окружению. Эйзенхауэр находил недостатки в каждом из возможных 
своих преемников, поэтому в нем утверждалось мнение: он незаменим. Он никогда 
не сказал об этом прямо, наоборот, каждый раз горячо отрицал утверждения 
сторонников о том, что он "тот единственный человек", который может сохранить 
мир. Он никогда не делал записей в своем дневнике на эту тему. И все-таки 
постепенно уверовал в свою незаменимость.
       Его коллеги поддерживали в нем это мнение. При каждом удобном случае ему 
напоминали, что так оно и есть на самом деле. Конечно, об этом говорили Никсон, 
и достаточно подробно, и Хэгерти, и другие помощники. Так же вел себя и 
государственный секретарь, который встретился с Президентом за коктейлем за два 
дня до того, как Эйзенхауэр объявил о своем решении. В памятной записке о 
разговоре с Президентом Даллес писал: "Я выразил свое мнение, что при 
современном положении дел в мире он должен оставаться на своем посту". Даллес 
считал, что престиж Америки еще не был столь высок, что Эйзенхауэру, по 
сравнению с лидерами других стран, верят больше всего и что именно он является 
главной силой, выступающей за мир. Эйзенхауэр записал в своем дневнике: "Я 
подозреваю, что оценка Фостером моего положения в значительной мере 
правильна"*29.
       Эйзенхауэр принял для себя решение. Если врачи разрешат, он выставит 
свою кандидатуру на второй срок. 12 февраля он отправился в госпиталь им. 
Уолтера Рида на обследование. Через два дня врачи дали заключение: "С 
медицинской точки зрения шансы Президента таковы, что он будет в состоянии 
вести активный образ ж