твенность и давал возможность предлагать свою цену. Использование ЦРУ 
значительно расширяло его президентскую власть, но ценой повышенного риска 
попасть в большую неприятность.
       Смерть Тафта от рака 31 июля была большим ударом. Сенатор удивлял 
Эйзенхауэра и одновременно нравился своим желанием сотрудничать. Несмотря на 
вспышку Тафта, когда ему впервые сказали о планах Администрации в отношении 
бюджета, он убедил многих конгрессменов, принадлежавших к старой гвардии, 
поддержать предложения Эйзенхауэра по таким основным вопросам, как налоги и 
расходы. В ответ на прочувствованные просьбы Эйзенхауэра он сумел значительно 
сократить ассигнования, выделяемые Управлению по взаимному обеспечению 
безопасности. С помощью Тафта Эйзенхауэр мог иметь дело со старой гвардией, а 
без него предвидел столкновение с немалыми трудностями. Эйзенхауэр сделал 
заявление, в котором говорилось, что Америка "потеряла истинно великого 
гражданина, а я потерял мудрого советника и дорогого друга". Вместе с Мейми 
Эйзенхауэр нанес визит вдове Тафта в Джорджтауне. Держа обеими руками руку 
Марии Тафт, Эйзенхауэр несколько раз повторил: "Я не знаю, что я без него буду 
делать..."*11
       Эйзенхауэр действительно был уверен в том, что сказал, хотя бы потому, 
что преемником Тафта в качестве лидера большинства в Сенате был Уильям Ноулэнд. 
Эйзенхауэр презирал сенатора. "В его случае, — писал Эйзенхауэр в своем 
дневнике о Ноулэнде, — по-видимому, нельзя дать окончательный ответ на вопрос, 
до какой степени можно быть глупым"*12.
       Что особенно раздражало Эйзенхауэра в Ноулэнде, так это его слепая 
оппозиция к предоставлению любой финансовой помощи иностранным государствам (за 
исключением всесторонней помощи националистическому Китаю). Эйзенхауэр 
форсировал свое предложение о создании Объединенных Штатов Европы. Для этого он 
хотел видеть Германию объединенной и вооруженной, состоящей полноправным членом 
НАТО и Европейского оборонительного сообщества.
       Эти цели он считал главными, когда был верховным главнокомандующим 
объединенными вооруженными силами НАТО, в качестве президента он также ставил 
их в центр своей европейской политики. Он стремился к достижению этих целей, 
опираясь на помощь Даллеса, а также используя личную переписку с европейскими 
лидерами. В сентябре он заявил французскому премьеру Джозефу Ланиелю, что 
французы в своих отношениях с Западной Германией "должны руководствоваться 
новым духом дружбы и доверия" и что это дело "срочное". Он добавил также, что в 
курсе тех трудностей, которые приходится преодолевать французам в связи с 
ратификацией соглашения о Европейском оборонительном сообществе, поскольку "мы 
не забываем историю". Тем не менее он настоятельно рекомендовал Ланиелю не 
упускать "этой исторической возможности франко-германского примирения"*13.
       Большие надежды, которые Эйзенхауэр возлагал на Европейское 
оборонительное сообщество, были связаны не только с решением тех проблем, 
которые, как он полагал, пойдут на пользу Западной Европе, но и с теми его 
потенциальными возможностями, которые представляли интерес для Соединенных 
Штатов. Тесно объединенное западноевропейское сообщество, удерживаемое общими 
экономическими и военными узами, защищенное через систему НАТО американским 
ядерным зонтиком и через ЕОС многочисленными европейскими наземными дивизиями, 
было бы не только источником безопасности для мира, но и означало бы: 
потребность в использовании фондов Управления по взаимному обеспечению 
безопасности отпадает и Эйзенхауэр может произвести дальнейшие сокращения в 
военном бюджете США. Короче говоря, ЕОС одновременно обеспечивало бы большую 
безопасность для Запада и сокращение расходов на военные нужды и уменьшение 
налогов для США. Вопрос о ратификации соглашения о Европейском оборонительном 
сообществе стал еще более актуальным после успешного испытания Советами 12 
августа водородной бомбы.
       Но была еще одна бомба — замедленного действия, на которую Эйзенхауэр 
обращал мало внимания, хотя, так же как и в случае с водородной бомбой русских, 
ему хотелось, чтобы она никогда не взорвалась. Этой бомбой было обострение 
расовых отношений внутри Соединенных Штатов.
       Несмотря на сильное желание Айка игнорировать эту проблему, министр 
юстиции не позволял ему забыть о ней, и Айк стал испытывать к Браунеллу чувство 
безграничного восхищения. В своем дневнике он писал, что Браунелл — человек 
совершенной честности, неспособный на неэтичный поступок, юрист высшего класса 
и выдающийся лидер. Заканчивал он запись так: "Я предан ему и абсолютно уверен 
в том, что он был бы выдающимся Президентом Соединенных Штатов"*14. Поэтому 
Эйзенхауэр непременно должен был внимательно выслушивать Браунелла, когда тот 
обсуждал с ним судебные дела о расовой сегрегации в школах, попавшие в 
Верховный суд.
       Браунелл рассказал Эйзенхауэру, что суд потребовал от министра юстиции 
регистрации резюме и заключений по этим делам. Он подтвердил, что запросы из 
Верховного суда на такие резюме — не единственные в своем роде, хотя это ни в 
коем случае нельзя считать установившейся практикой. Требование Верховного суда 
о предоставлении изложения фактов в соответствии с четырнадцатой поправкой к 
Конституции по делам, относящимся к сегрегации в школах, не вызвало возражений 
Эйзенхауэра. Однако он был против предоставления суду по его запросам в 
Министерство юстиции заключений по этим делам. По мнению Эйзенхауэра, это — 
отказ от выполнения своих обязанностей. Одной из причин такого мнения было его 
отношение к разделению властей. "Как я понимаю, — сказал он Браунеллу, — суды 
были установлены Конституцией, чтобы интерпретировать законы; обязанностью 
исполнительного органа (Министерства юстиции) является исполнение этих законов".
 Он подо