Этот разговор со всей ясностью показал, какую оголтелую антикоммунистическую и 
антисоветскую политику намерена вести клика Касадо. 

Нам предстояло обеспечить эвакуацию советских людей. Это была нелегкая задача в 
создавшихся условиях. Немало трудностей пришлось преодолеть, немало 
драматических ситуаций выпало на нашу долю... 

12 марта 1939 года последняя группа советских добровольцев покинула Испанию. 

Сыны Советского Союза, прибывшие в Испанскую республику, чтобы помочь ей в 
борьбе с фашизмом, нашли дружеский, товарищеский прием со стороны трудящихся 
этой страны. Воины-интернационалисты понимали свою задачу, понимали, что они 
находятся на переднем крае борьбы с фашизмом, что и на их плечи легла 
ответственность первых шагов вооруженного сопротивления фашистским интервентам. 
Советские добровольцы с честью вышли из этого тяжелого испытания, проявив 
исключительное мужество и до конца исполнив свой интернациональный долг. 

М. С. Шумилов "Последние дни Испанской республики" 

* * * 

Штаб советских военных советников в Валенсии находился в старой части города, 
на тихой улице Альборайя. Зимой 1937 года здесь шла напряженная жизнь. Все с 
волнением ждали ежедневного телефонного звонка из Мадрида от сотрудников 
военного атташе В. Е. Горева. 

В один из январских дней 1937 года Владимир Ефимович Горев сам приехал в 
Валенсию. Я увидела Горева в нашей столовой и сразу узнала его, хотя не видела 
почти 15 лет. В 1922 году он был начальником Особого отдела МВО ВЧК, и мы 
состояли тогда в одной комсомольской ячейке. Правда, он в то время уже давно 
был членом партии, но принимал активное участие и в комсомольской работе. 
Молодежь относилась к Гореву с почтением: за его плечами был фронт, вся 
гражданская война, высокая награда - орден Красного Знамени. Потом военная 
академия, Китай, знаменитый штурм Учана. По возвращении из Китая Горев 
командовал танковой бригадой. 

И вот встреча с ним. Держался он уверенно, с большим достоинством и, может быть,
 поэтому казался немного надменным. Но стоило ему улыбнуться, как становилось 
ясно, что это простой и сердечный человек. 

Вначале Горев и слышать не хотел о том, чтобы взять для работы в Мадриде 
женщину. 

- Там ведь стреляют, - сказал он, глядя на меня с иронией и попыхивая трубкой. 
- И потом мы все там, в подвале, ужасные женоненавистники. 

Какую-то роль сыграла моя журналистская профессия: до Испании я работала в 
иностранном отделе газеты "Известия", и Горев согласился меня взять, решив 
использовать в качестве пресс-атташе. 

В тот же вечер отправились в Мадрид. В город мы въехали, когда уже начало 
светать. На улицах было пустынно, из темноты возникали очертания баррикад, 
памятники, бережно укутанные мешками с песком, искалеченные дома, развалины. 
Время от времени откуда-то доносились редкие пулеметные очереди. 

После того как Франко убедился, что Мадрид с ходу взять не удастся, хотя войска 
его в ночь на 7 ноября 1936 года и подошли к самым стенам города, фашистская 
авиация бомбила столицу методично и варварски. 

Республиканское командование, чтоб не нарушать бесперебойную работу штаба, 
приняло решение перебраться в подвалы-сейфы эвакуировавшегося министерства 
финансов. Бывшие сейфы углубили, расширили, сделали вентиляционные отдушины, 
обставили самой необходимой мебелью. В комнатах-сейфах разместились командующий 
обороной Мадрида генерал Миаха со своим штабом и В. Е. Горев с сотрудниками. В 
углу за шкафом поместили меня. 

По вечерам у помощника Горева полковника И. О. Ратнера накапливался материал со 
всех участков фронта для доклада в Валенсию. После возвращения с линии фронта, 
где я сопровождала Горева, в мои обязанности входило помогать Ратнеру 
составлять сводное донесение и передавать его по телетайпу в Валенсию. Ратнер 
вел большую оперативную работу в штабе. Целыми днями он сидел в подвале, 
изредка доверяя мне заменить его у телефона, и тогда на полчасика выходил 
подышать воздухом. 

Яркой фигурой был полковник С. М. Львович. Высокий, широкоплечий, с живыми 
пронзительными глазами, он рано поутру мчался на тот или иной участок фронта. 
Возвращался Львович обычно к обеду - как известно, в первое время в священный 
час "комиды" жизнь замирала повсеместно, - и еще издали был слышен его голос, 
нередко язвительные замечания и подтрунивания над кем-нибудь. Его языка