минут снова заполнялась громкой и оживленной толпой. 

Своеобразно жил Мадрид. У стен его, обращенных в сторону противника, проходила 
передовая линия, и тут смерть косила людей, а несколько кварталов в глубь 
города - совершенно иная атмосфера: бойко торгуют магазины, вовсю работают кафе,
 кино, театр оперетты, спектакль "Мухерес де фуэго" ("Женщины огня") не сходит 
со сцены, и зал битком набит солдатами. Наплевать, что над головой зияет 
оставленная снарядом пробоина и в нее заглядывают крупные южные звезды, - 
вентиляция лучше! 

Дети играют на улицах в войну и посещают зоопарк, который никто и не думал 
закрывать. Разорвется снаряд - ребятишки шарахаются в подворотни, а потом снова 
выбегают, крича и жестикулируя. Бывало и так, что после артиллерийского 
обстрела какой-нибудь курчавый малыш со сбитыми коленками лежит в луже крови и 
его подбирают, как солдата в бою. 

На Гран-Виа - четырнадцатиэтажная "Телефоника". Это центр международной связи. 
Здесь вас могут соединить с Москвой, Лондоном, Парижем, Лиссабоном и даже 
Нью-Йорком. 

И здесь же, на "Телефонике", - командный пункт республиканской авиации. Когда 
фашистские бомбардировщики прилетают бомбить Мадрид, офицеры вызывают свои 
истребители, и над городом закипают жаркие бои. Отсюда же корректируется огонь 
республиканской дальнобойной артиллерии, отсюда изучает поведение противника 
оперативный наблюдатель штаба фронта. 

Так живет и воюет Мадрид. Работает метрополитен, но в его шахтах расположены и 
мастерские по изготовлению артснарядов. А в железнодорожных депо республиканцы 
наладили даже производство прожекторов для борьбы с авиацией фашистов. Помню, в 
какой восторг пришли рабочие, когда под лучами их прожекторов, проходивших 
испытание, загорелась толстая сосновая доска, а наш советский товарищ, 
интернационалист-зенитчик Н. Н. Нагорный дал прожектору высокую оценку. 

В штабе 2-го мадридского корпуса шла обычная боевая работа. Меня удивляло лишь, 
что никто не выезжал в войска и предпочитал наблюдать обстановку на участке 
корпуса из-за толстых стен дворца. Пробовал я говорить кое с кем по этому 
поводу, но мне невозмутимо отвечали: 

- Зачем же ездить, если и так все видно? 

Сдается мне, что я стал жертвой остроумия. Однажды я заметил, что офицер, 
вышедший из милисианос, не умел читать топографическую карту, и хотел объяснить 
ему, что к чему. 

- Помилуйте! - отшутился он. - Зачем мне фотография местности, если перед моими 
глазами оригинал? 

Исключение из офицеров корпусного управления составлял лишь комиссар корпуса 
Гонсалес Молина. Он часто, почти ежедневно, в компании со мной бывал в 
передовых траншеях. Возле Университетского городка, попав под минометный 
обстрел, комиссар был тяжело ранен. 

Живой достопримечательностью королевского дворца был дворецкий, вечно бродивший 
с огромной связкой ключей: комнат было неисчислимое множество, а доверить ключи 
кому-нибудь другому этот человек, носивший монашеское одеяние, не мог - службу 
нес исправно. Вспомнился он мне потому, что одно время по вечерам с верхнего 
этажа кто-то сигнализировал противнику азбукой Морзе с помощью фонаря, и мы 
должны были сначала искать дворецкого с его злополучными ключами, а потом того, 
кто подавал сигналы. В конце концов удалось обнаружить под крышей сигнальное 
устройство. От него шли два провода куда-то внутрь стены. Куда? Это, как мы 
шутили, осталось тайной мадридского двора. Провода перерезали, сигнализация 
прекратилась, а заниматься дальнейшими поисками злоумышленника было, откровенно 
говоря, некогда... 

В один из июньских дней 1937 года меня пригласил начальник Генерального штаба 
республиканской армии полковник Рохо. Мне не однажды приходилось встречаться с 
этим человеком, и он всегда производил на меня впечатление умного и храброго 
военачальника. Выходец из бедной семьи, Висенте Рохо посвятил себя военному 
делу. Преодолевая косность и рутину старой королевской армии, изучал стратегию, 
тактику, историю военного искусства и в свое время преподавал тактику в 
кадетском корпусе. А когда грянул фашистский мятеж, без колебаний встал на 
сторону Республики и во главе народных колонн храбро сражался на подступах к 
Мадриду, сражался с теми самыми дворянскими сынками, которым вдалбливал военную 
премудрость и которые обратили ее против своего народа. Можно ли удивляться 
тому, что Рохо, профессор кадетского корпуса, стал видным республиканским 
командиром и, будучи начальником штаба у бесславного Миахи, в сущности, 
возглавил героическую борьбу испанского народа за Мадрид. 

От души радовались мы, военные специалисты, при известии о назначении в мае 
1937 года Висенте Рохо начальником Генерального штаба. Очень скоро мы