— Рад, что вы хотите быть в моей команде, Дик, — сказал Эйзенхауэр. — 
Думаю, мы победим, и уверен, мы сможем сделать то, чего страна ждет от нас.
       Потом он хлопнул себя по лбу:
       — Только сейчас вспомнил, я же еще не уволился из армии!
       Он продиктовал телеграмму министру с просьбой об отставке. У 
присутствовавших при этом Милтона и Артура Эйзенхауэров слезы навернулись на 
глаза*9.
       Третьим шагом по дороге примирения со старой гвардией было принятие 
платформы партии. Это был документ исключительно правого толка; заверяя, что он 
сможет и намерен вести кампанию о позиции этой платформы, Эйзенхауэр достигал 
единства партии*10. Платформа обвиняла демократов в том, что они "защищают 
изменников нации в высших сферах", и ханжески заявляла: "В Республиканской 
партии нет коммунистов". "Великая старая партия" (ВСЦ) обещала "назначать на 
посты только лиц, чья лояльность не подлежит сомнению". В той части программы, 
где говорилось о внешней политике, и написанной Джоном Фостером Даллесом, 
надеявшимся стать государственным секретарем, ВСП клялась "отречься от всех 
обязательств, содержащихся в секретных соглашениях, подобных ялтинскому, 
которые способствовали установлению коммунистического рабства". В ней 
содержалось проклятие трумэновской политике сдерживания (главная роль в которой 
отводилась НАТО) как "негативной, бесплодной и аморальной", потому что 
сдерживание "оставляет огромные массы людей во власти деспотизма и безбожного 
терроризма". Далее в открытом обращении, направленном не только к старой 
гвардии, которая и без того с 1945 года обрушивалась на Ялтинские соглашения, 
но также к простому избирателю, демократу-язычнику, даллесовская платформа 
заверяла, что республиканская Администрация будет "всемерно способствовать 
подлинному освобождению тех порабощенных народов" Восточной Европы, которых 
демократы "оставили... один на один с коммунистической агрессией". (На деле же 
старая гвардия являла собой удивительное сборище изоляционистов. Они 
сомневались в разумности оказания помощи Западной Европе, но заявляли о 
готовности освобождать Восточную Европу и Азию.) По настоянию Эйзенхауэра в 
текст платформы был включен пункт о поддержке НАТО, но, чтобы уравновесить это 
положение, отвергались любые попытки пожертвовать Дальним Востоком для защиты 
Западной Европы*11.
       В традиционной речи с выражением согласия баллотироваться в президенты 
Эйзенхауэр не касался внешней политики. Он говорил только о том, что не могло 
вызвать несогласия. "Я осознаю ту величайшую ответственность, которая ложится 
на того, кто возглавит поход, — сказал он, обращаясь к съезду. — Я услышал ваш 
призыв. Я возглавлю этот поход". Он положит конец "расточительности, 
самонадеянности и коррупции высшей власти, тяготам и тревогам, этому горькому 
наследию, оставленному партией, которая слишком долго находилась у кормила 
государства". Он торжественно обещал следовать "программе прогрессивной 
внутренней и внешней политики, продолжающей наши лучшие республиканские 
традиции". Он попросил всех делегатов поддержать его команду и в заключение 
сказал: "Сегодня с утра у меня состоялись полезные и дружеские беседы с 
сенатором Тафтом, губернатором Уорреном и губернатором Стассеном. Я хотел, 
чтобы они знали, и хочу, чтобы вы знали тоже, что в предстоящей борьбе мы будем 
идти рука об руку". Следом выступил Никсон со своей речью, изумив всех 
непомерным восхвалением Тафта*12.
       Затем Эйзенхауэр на десять дней отправился отдохнуть на ранчо к Акселю 
Нильсону в местечко Фрэйзер, в штате Колорадо. Здесь, на высоте 8700 футов над 
уровнем моря, на западном склоне Скалистых гор, в конце июля было великолепно. 
Эйзенхауэр удил рыбу, пек на костре мясо и форель, писал пейзажи. Джордж Аллен 
и другие члены "банды" тоже приехали; Аллен заставлял всех слушать 
радиотрансляцию со съезда Демократической партии. Эйзенхауэр присоединился к 
ним, чтобы послушать согласительную речь кандидата от демократов Адлая 
Стивенсона из штата Иллинойс. На Эйзенхауэра произвело впечатление красноречие 
Стивенсона. Аллен фыркнул: "Чересчур хорошо говорит, с таким легко будет 
справиться"*13. Эйзенхауэр не был так уверен. Теперь, когда выдвижение 
состоялось и определился соперник, у кандидата и его советников появилась 
неожиданная забота: думать о возможных предстоящих опасностях. Они всегда 
помнили о том, как уверен был Дьюи в своей победе — до самого вечера 1948 года. 
Демократическая партия была гораздо многочисленней, ей было обеспечено 
покровительство федеральных властей, она привыкла побеждать, даже когда 
обстоятельства складывались для нее исключительно неблагоприятно. Тафт 
спрятался в свою скорлупу; его последователи все еще были злы на Эйзенхауэра; 
никуда не делась старая болезнь Республиканской партии: чрезмерная 
самоуверенность и внутренние разногласия. Во Фрэйзере Эйзенхауэр начал 
подготовку к своей кампании, работал почти так же упорно, как он работал над 
планом операции "Оверлорд".
       Как и тогда, первой задачей было собрать штаб операции. Лоджу, 
бесспорной кандидатуре на роль координатора кампании и начальника штаба, 
предстояла собственная кампания по выборам в сенаторы в штате Массачусетс. На 
Эйзенхауэра большое впечатление произвело то, как Шерман Адамс действовал во 
время съезда, и он предложил ему встать во главе штаба и провести кампанию. 
Пресс-секретарь Дьюи, Джим Хэгерти, взялся выполнять ту же работу для Айка.
       С этими людьми Эйзенхауэр начал разрабатывать план кампании. Самая 
большая проблема была с ялтинскими договоренностями. Ему хотелось денонсировать 
их, но не хотелось терять надежду на военное содействие восстанию в Восточной 
Европе. Ему не хотелось терять надежду на освобождение, но не хотелось, чтобы 
оно обернулось еще одной трагедией, как восстание в Варшаве в 1944 году.