перетаскивали  выживших  на  собственных  плечах.  Я  слышала  от тех,  кого
перетаскивали, что они плакали впервые - после всего. что перенесли в Европе
за семь лет!  - когда увидели, что палестинские дети выносят взрослых мужчин
и женщин на  берег  родной земли. Наше благословение - эта молодежь, готовая
отдать жизнь не за свой родной киббуц или даже за палестинский ишув в целом,
а за каждого  еврейского  ребенка,  за  каждого старика,  ищущего убежище  в
стране.
     То, что евреи все-таки приехали, несмотря  на английские газовые бомбы,
зная, что некоторые могут погибнуть и  что все  будут отправлены в  кипрские
лагеря, - это  уже чудо. А другое чудо  - что  наши дети принимали участие в
нашей борьбе.
     Что касается будущего, то удары, которые нам  наносили, только укрепили
нашу  решимость  добиваться полной  политической независимости,  а она может
быть достигнута только через создание еврейского государства".

     Но я  не сказала  конгрессу, потому что еще не  знала этого сама, что в
течение 21  месяца,  отделявших нас  от рождения  Израиля,  нам нанесут куда
более жестокие удары, чем те, что прежде знала Палестина.

        ¶У НАС ЕСТ СВОЕ ГОСУДАРСТВО§

     1946 год  был тяжелым, но  о  1947  годе я  могу  сказать, что британцы
полностью утратили контроль над тем, что происходило в стране. Борьба против
нелегальной иммиграции превратилась в открытую войну, не только с ишувом, но
и с самими беженцами. У Бевина,  казалось, только одно и было на уме: как бы
не  впустить  еврейских  беженцев  в  еврейское  отечество.  И  то,  что  мы
отказались разрешить  для него эту проблему, привело его  в такое бешенство,
что он и  вовсе перестал рассуждать, честно говоря,  я думаю,  что некоторые
его решения определялись именно бешенством против евреев, которые не могут и
не желают согласиться  с мнением британского министра иностранных дел о том,
как и где им жить.
     Не  знаю  -  да сейчас это  и неважно, - помешался ли слегка Бевин, или
просто  был антисемитом, или  то и другое  вместе. Знаю лишь, что настойчиво
противопоставлял  мощь  Британской империи еврейской воле к жизни  и  принес
этим не  только  тяжкие страдания  народу,  и  так  уже вынесшему  страдания
невероятные, но  и навязал тысячам английских  солдат и  моряков такую роль,
которая должна была преисполнить их ужасом. Я побывала в 1947 году на Кипре,
и, глядя на молодых англичан, стороживших лагеря, думала, как  же могут  они
примириться  с  тем, что еще совсем недавно  они освобождали  из  нацистских
лагерей тех самых людей,  которых теперь держат за колючей проволокой только
потому, что  те не  хотят жить  нигде, кроме  Палестины.  Я смотрела на этих
славных английских ребят  и меня переполняла жалость. Нельзя было не думать,
что они такие же жертвы британской одержимости, как и те мужчины,  женщины и
дети, на которых день и ночь были нацелены их винтовки.
     На Кипр я поехала, чтобы выяснить, что можно  сделать - если вообще это
возможно  -  для сотен  находившихся  там в  заточении детей. В это  время в
кипрских  лагерях находилось около  40  тысяч  евреев. Ежемесячно  англичане
выдавали ровно 1500 разрешений на въезд в Палестину. 750 евреям Европы и 750
тем,  кто был на Кипре. Принцип отправки  с Кипра  был  "кто первый приехал,
первый уедет", а это означало, что множество маленьких  детей  были обречены
месяцами находиться  в очень тяжелых условиях. Наши врачи в кипрских лагерях
были этим очень озабочены, и однажды в моем иерусалимском кабинете появилась
медицинская делегация.
     "Мы не можем взять на себя ответственность за  здоровье детей, если они
проведут в лагерях еще одну зиму", - заявили они.
     И я вступила в переговоры с палестинским правительством. Мы предложили,
чтобы семьи с ребенком до года были отправлены с Кипра "вне очереди", с тем,
чтобы потом их количество  вычли из месячной квоты разрешений "очередникам".
Таким образом, надо было одновременно убедить палестинские власти, чтобы они
проявили   несвойственную   им   рассудительность   и   гибкость,  а   самих
"перемещенных"  - чтобы они установили специальную систему  очередности. Мне
понадобилось немало  времени,  чтобы договориться  с властями,  но,  в конце
концов, это  удалось, и удалось  даже получить разрешение отправлять с Кипра
детей-сирот как можно быстрее.
     После  этого   мне   надо   было  ехать   на  Кипр   договариваться   с
"перемещенными". "Они тебя и слушать не станут, - предупреждали меня друзья.
- Ты только нарвешься на неприятности. Люди только и ждут, когда им разрешат
уехать с Кипра, а ты хочешь просить их,  чтобы они  позволили рвануть оттуда
тем, кто там находится всего неделю-другую. Это не пройдет!"
     Но я представляла  себе  это  не так, и  считала, что  во всяком случае
придется попытаться. И я поехала.
     Прибыв  на  Кипр, я тут же представилась  коменданту лагеря,  пожилому,
высокому, сухопарому  англичанину, который много лет прослужил в Индии.  Это
было что-то вроде визита  вежливости. Я вкратце объяснила ему, кто я такая и
что мне нужно, и спросила, не будет  ли он возражать, если  я  завтра  начну
обход лагерей.
     Он выслушал меня и сухо сказал: "О семьях с детьми мне все известно, но
я не получил никаких инструкций по поводу сирот".
     "Но это входит в мое соглашение с верховным комиссаром", - сказала я.
     "Придется  проверить", - сказал он  довольно нелюбезно. Тем не менее мы