нуждались, люди, которых присылали другие люди, помогавшие нам в Соединенных
Штатах, Африке и Латинской Америке.
     Я  с удовольствием встречалась с людьми и сознавала, что  встречаться с
людьми мой долг, но чем больше людей я принимала  в  своем кабинете  и дома,
тем  больше  всевозможных бумаг и  почтовых поступлений  оставалось  мне  на
просмотр  ночью. Как  только  предоставлялась возможность,  я ездила обедать
домой:  порой  это бывал  официальный  ленч, но иногда я часа  в два уезжала
вместе  с Лу  на машине,  торопливо обедала и возвращалась в три, для нового
тура  встреч и  телефонных разговоров. В хорошие дни,  когда ничего не  было
назначено на вечер, я уезжала из министерства часов в семь-восемь, приезжала
домой,  принимала  душ,  переодевалась и  ужинала.  У  меня,  конечно,  была
домработница. Она уходила, перемыв тарелки, сразу  после обеда (если это был
официальный  ленч, то  ей  в подмогу присылали людей), но обычно оставляла в
холодильнике  что-нибудь мне на ужин. Бывало, что  я  по  вечерам оставалась
дома и кто-нибудь с работы  являлся с кучей корреспонденции, в которой  надо
было разобраться.  А иногда - но действительно очень редко - я просто сидела
в  кресле,  смотрела  старый фильм по  телевизору или  возилась по  мелочам,
например, прибирала полки, что всегда меня успокаивает.
     Часто  заходил  кто-нибудь  из членов  кабинета  поговорить о серьезных
проблемах в спокойной  и непринужденной  обстановке. Разумеется, это  бывало
неофициально,  и никакие решения  тут  не принимались.  Но я  убеждена,  что
эффективности работы правительства очень помогало то, что мы могли обсуждать
важные вопросы  за  кофе  и закуской вокруг моего  кухонного  стола.  Каждые
две-три  недели  Пинхас  Сапир,  мой  министр  финансов (потом  председатель
Еврейского Агентства)  приходил  ко  мне домой,  чтобы основательно обсудить
предложения,  которые  он  собирался внести  на заседания  кабинета. Сапир -
человек невероятной работоспособности, и к тому же самый удачливый в Израиле
и окрестностях сборщик средств. Когда Сапир встречает за границей еврея,  он
спрашивает: "Сколько  у тебя денег?" И самое забавное: тот ему это сообщает.
Главная его  забота  -  улучшение жизни,  и, особенно, образования  в  новых
городках, и для этого он сделал  больше, чем кому-нибудь известно. Мы всегда
работали  дружно,  несмотря  на   то,  что  по  ряду  политических  вопросов
находились на разных полюсах, и я просто вообразить  не могу, как могла бы я
без него возглавлять кабинет.
     Другой  совершенно необходимый  член моего кабинета был Исраэль Галили,
министр без портфеля, советам которого я всецело доверяла. Галили не  только
мудрый  и необычайно  скромный человек: он  обладает талантом постигать суть
самого  запутанного  вопроса  и  формулировать  ее  с  предельной  ясностью.
Подозреваю, что я еще долго  буду спрашивать  Галили, что  он думает,  когда
речь зайдет о важных вещах.
     Вообще говоря,  мне очень повезло,  что вокруг меня были такие  хорошие
люди. Генеральный  директор моего министерства,  покойный Яаков Герцог,  был
один из самых образованных людей, кого  я знала.  И ни  у кого не было более
преданных  помощников, чем Мордехай Газит, принявший дела после безвременной
кончины Герцога, Исраэль Лиор, Эли Мизрахи и, конечно, Симха Диниц и Лу.
     В  1973 году  произошло нечто, очень  приятное  для  меня: Сарра решила
взять в киббуце годичный отпуск и  изучать английскую литературу в Еврейском
университете, а  это  означало, что ночью я уже не была одна. Но платить  за
это приходилось  тем, что мы по ночам разговаривали, главным образом  о том,
должна ли  я  снова возглавить  партийный  список  на  предстоящих  выборах,
назначенных  на  осень.  Я очень даже  подумывала об  отставке,  но отовсюду
раздавались  все те  же аргументы,  которых  я наслушалась еще в  1969 году;
проблема  с моим "наследием" будет ничуть  не менее  острой, чем с наследием
Эшкола;  три  элемента,  составившие  лейбористскую партию,  все  еще  плохо
сочетаются; военная ситуация - хотя после  войны на истощение стало довольно
спокойно  - может ухудшиться  в любую  минуту;  мои отношения  с президентом
Никсоном  очень  полезны  и  вряд  ли кто-нибудь  сумеет  за  короткое время
установить  такие  же;  и т.  д.  и т.  п. Я терпеть не  могу быть предметом
пересудов - согласится?  не  согласится? - но  мне нечем  было  отразить эти
аргументы, кроме  того, что я чувствовала -  я  должна уйти в  отставку ради
себя самой. Всю весну шли переговоры с  моими  коллегами по партии, и пресса
жадно  следила  за  ними, словно у Израиля не  было  других забот.  В  конце
концов,  я сказала: "Ладно. Нет смысла оттягивать решение,  нам и  без этого
есть  о чем подумать". Потом  я с горечью соображала, что даже если бы тогда
отказалась, я все еще была бы в октябре премьер-министром, потому что выборы
были назначены только на ноябрь 1973 года.
     В марте  я  опять  посетила  Вашингтон.  Перед тем произошел несчастный
инцидент, который мог бы  бросить тень  на мой визит: воздушные силы Израиля
сбили  ливийский  Боинг-727,  заблудившийся  над  Синайским полуостровом,  и
погибло 106  человек.  Это - одна  из  трагедий, которых не  избежать, когда
страна  днем  и  ночью  начеку.  Нас предупредили,  что  готовится  действие
"камикадзе"  против  Израиля:  где-нибудь  на  его территории  будет посажен
самолет, груженый взрывчаткой, - и мы не  могли рисковать - хотя если бы нам
был сделан хоть намек, что на самолете есть  пассажиры, мы все-таки пошли бы
на  риск. Но  летчик игнорировал все наши попытки опознать самолет, как было
доказано  потом,  когда был  найден "черный  ящик". И  президент  Никсон,  и
комитет  по  иностранным  делам  палаты  общин  сочувственно  выслушали  мое
объяснение, как  и почему  все это случилось, и за те девяносто минут, что я
провела с президентом, он снова горячо заверил меня, что американская помощь
Израилю  будет  продолжаться  и  США  будут  поддерживать  наши   требования