говорил с  энтузиазмом. Он также  не жалел  слов, говоря  о  том, как высоко
ценит заботу Израиля  о  христианских святых  местах. Я,  со своей  стороны,
заверила  папу, что мы  сделаем все,  что от нас  потребуется, для охраны не
только  христианских,  но  и  мусульманских  святых мест  в Израиле, но  что
столицей  Израиля останется Иерусалим.  Я  попросила папу использовать  свое
влияние, чтобы добиться  урегулирования на Ближнем Востоке,  а также сделать
все  возможное, чтобы  израильские военнопленные,  томившиеся в египетских и
сирийских тюрьмах со времен войны на истощение, которых арабские государства
отказывались отпустить, были возвращены.
     После напряженных первых  минут атмосфера стала приятной и дружелюбной.
Мы  сидели  в  личной  библиотеке папы  на втором  этаже  папского дворца  и
непринужденно  беседовали  -  и  потому  особенно  трудно  было  мне  понять
неприятный   эпизод,   непосредственно  за  этим  последовавший.   Профессор
Алессандрини,  папский  пресс-атташе,   кроме   предварительно  оговоренного
обычного коммюнике, передал прессе  необычное "устное  сообщение".  Это была
явная попытка  предупредить  тревогу, которая  могла  возникнуть  у арабских
государств из-за моей  встречи с папой. Объявив, что  тут  не было  "оказано
предпочтение  или  предоставлены особые привилегии",  профессор Алессандрини
сказал: "Папа исполнил просьбу г-жи Меир о встрече, потому что считает своим
долгом  воспользоваться  любой возможностью, чтобы  действовать ради  мира и
защищать  религиозные  интересы   всех  людей,   особенно   самых  слабых  и
беззащитных, а прежде всего - палестинских беженцев".
     Наджар  немедленно  позвонил в  Ватикан  и  выразил  энергичный протест
против  вводящего в  заблуждение  коммюнике. Я тоже  не  смолчала.  В  конце
концов, я не  врывалась в  Ватикан,  о чем  и сказала  на пресс-конференции,
которую провела в тот же день в израильском посольстве в Риме. Независимо от
того, хотел или не хотел Ватикан принизить значение  моей аудиенции  у Павла
VI, сказала я, "и я, и мой народ высоко ее оценили... По вопросам стремления
к  миру  и доброй  воле  между папой и евреями  существует  полное  единство
взглядов".
     На  следующий  день  я   получила   из  Ватикана  прелестные   подарки:
серебряного  голубя  мира  с надписью  "Премьер-министру  Израиля  от папы",
прекрасную Библию и -  я истолковала это как примирительный жест, искупающий
"неточность" профессора  Алессандрини, - каталог  древнееврейских  изданий в
Ватиканской библиотеке и по медальону для Лу и Симхи. Как бы то ни было, для
меня эта встреча была чрезвычайно интересна и  полна значения, и я  надеюсь,
что  в результате  ее  Ватикан  чуть-чуть ближе подошел к пониманию Израиля,
сионизма и того, как относятся к Ватикану такие евреи, как я.
     Надо сказать, что  я  вспоминаю  весну и лето  1973  года  без  всякого
удовольствия. Бывало, я падала в  постель в два часа ночи и лежала без сна и
повторяла себе, что я - сумасшедшая. В семьдесят пять лет я работала больше,
чем когда-либо в жизни, и ездила по Израилю  и за его  пределами больше, чем
это здорово для кого бы то ни было. Я в самом деле очень старалась уменьшить
число встреч и сократить  количество работы, но  себя переделывать  было уже
поздно.  Несмотря на добрые советы близких - детей, Клары (которая регулярно
приезжала теперь из Бриджпорта  ко мне на две-три недели), Галили, Симхи, Лу
-  я   могла,  раз  уж   мне  пришлось,  быть  премьер-министром  только  по
собственному  покрою. А  это означало - разговаривать с людьми, желавшими со
мной разговаривать, и выслушивать людей, которые имели, что мне сказать,
     Я  не   могла   выступить   на   симпозиуме   учителей,   например,  не
подготовившись к нему хорошенько  и задолго,  а читать по бумажке было  не в
моих  привычках.  Заранее  подготовленное  и  написанное  выступление всегда
оставляет у  меня нерешенными  вопросы, которые  зачастую оказываются самыми
важными. Меня  очень  беспокоило,  что в новых  городках много детей бросает
школу, не окончив ее, и так  как учителя попросили меня выступить  у них  на
симпозиуме, я  думала, что  это и станет моей  главной темой. Но  я никак не
могла получить  точных  цифр - ни от председателя профсоюза учителей, ни  от
министерства просвещения -  и это меня озадачивало. Как это  так  - никто не
знает, сколько детей  бросило школу в каждом  городе? Если  учителя сообщают
директору, что такие-то больше  не посещают школу, а директор докладывает об
этом  в министерство  просвещения, почему же нет  точных цифр? Чем  больше я
расспрашивала,  тем  яснее  понимала и  положение вещей, и  то, как работают
школы и министерство,  и, главное, что такое жизнь в новых  городах и  каков
там уровень преподавания. Поэтому, придя на симпозиум, я имела что сказать и
о чем спросить и могла рассчитывать на ответы, которые подскажут необходимые
меры для решения проблемы, жизненно важной для будущего Израиля.
     И я не собиралась становиться недоступной для кого бы то ни было. Когда
я  приглашала евреев,  только что эмигрировавших из  Советского  Союза после
месяцев,  а  иногда  и лет,  преследований  и  страданий,  которые хотели  и
заслуживали  общения с  премьер-министром,  я старалась провести  с ними как
можно больше времени. И когда  по вечерам ко мне приходили партийные  лидеры
поговорить по политическим  вопросам,  я вовсе не стремилась  сократить наши
беседы. Одно из  двух: или я глава лейбористской партии, - или  нет, но если
да, то я ею  являюсь не для украшения.  И я  не собиралась  сокращать время,
которое я  проводила с делегацией "восточных" евреев, или со студентами, или
с домохозяевами,  или  с  кем угодно, кто хотел сказать  мне,  как плохо  (а
иногда  даже как  хорошо)  я веду  дела  нации. Были  и гости из-за  рубежа,
которые  справедливо считали,  что имеют право  провести со  мной полчасика.
Среди них были американские евреи, много лет оказывавшие Израилю моральную и
финансовую поддержку,  европейцы, возможные инвеститоры, в которых  мы остро