Средиземным  морем и границами Ирака, - сказала я,  -  там, где  раньше была
Палестина, существуют  теперь два государства,  одно  -  еврейское, другое -
арабское, и для  третьего  там места  нет. Палестинцы должны  разрешить свою
проблему с другим арабским государством, Иорданией, потому что "палестинское
государство" между нами и Иорданией неизбежно превратится в базу, с  которой
будет  удобно атаковать и разрушать  Израиль". Г-н  Никсон очень внимательно
прислушивался ко всему, что я говорила  о Ближнем Востоке, словно ему только
и дела было, что беседовать с Голдой Меир о проблемах Израиля; но он все еще
был очень заинтересован  в продолжении разговоров между "большой  двойкой" и
"большой четверкой", несмотря на то, что, по-видимому, признал справедливыми
мои доводы о невозможности  для России принять хоть что-нибудь,  против чего
возражают ее  арабские клиенты. В  это  же  время  в  Нью-Йорке  происходила
встреча  между  советским   министром  иностранных  дел  Андреем  Громыко  и
Роджерсом,  узнав  об  этом,  я  испытала  некоторое  удовольствие. Подумать
только, как раздосадован должен был быть г-н Громыко таким совпадением!
     Что  же касается более  существенных  вещей, о которых  мы  говорили  с
Никсоном,  то я  не рассказала  о  них тогда и  не буду рассказывать теперь.
Пресса  замучила  меня  до  полусмерти,  но  я   повторяла  одно:   по  моим
впечатлениям и оценкам, в результате наших бесед "американская администрация
собирается по-прежнему следовать своей политике поддержки равновесия военных
сил в регионе". Официального коммюнике не было,  и  кое-кто  из  журналистов
сделал из  этого вывод, что я уехала с пустыми руками. Но дело в  том, что я
вообще не видела смысла  в этих  коммюнике (которые очень  редко  что-нибудь
сообщают), и президент Никсон тоже, почему мы и решили никакого коммюнике не
выпускать. Что же касается моего "закупочного списка", то он был переправлен
дальше, что и требовалось.
     Вечером  президент  и  г-жа Никсон  давали  обед  в  мою  честь.  Потом
вашингтонцы говорили, что это был один из  самых приятных праздников в Белом
доме времен Никсона, хотя никто  не мог объяснить, почему. Для  меня это был
один  из прекраснейших вечеров в моей жизни, частью, вероятно, потому, что я
встретила  со стороны Никсона такое понимание, частью потому, то я убедилась
-  Соединенные  Штаты нас не покинут;  впервые за многие месяцы  я позволила
себе перевести  дух. Да и  все было  спланировано  так, чтобы  доставить мне
удовольствие  -  от присутствия моей  семьи до  "шарлотки по-ревивимски"  на
десерт,  -  деликатный намек на то,  что Сарра и  Зехария  тоже участвуют  в
празднике. Из 120 приглашенных, принадлежавших к обеим политическим партиям,
многие были  моими  старыми друзьями, в том числе посол  США  в Объединенных
Нациях  Артур  Гольдберг  и сенатор  Джейкоб Джавез.  Ну, и, разумеется, м-р
Роджерс, д-р Киссинджер,  Эвен  и Рабин и много других высших представителей
администрации тоже находились  здесь. Во время обеда исполнялась израильская
музыка, а  потом  нас угостили  выступлением  Леонарда  Бернстайна  и Айзика
Стерна,  которые  снова и снова играли  на бис.  Я  видела, я  слышала,  как
растроганы  они  были, а  я  пришла  в  такой  восторг от  их  музыки  и  их
присутствия,  что  совершенно  забыла,  где  я,  и когда они кончили играть,
вскочила с места, чтобы обнять их обоих.
     Перед  обедом Никсоны  и я сделали друг другу подарки. Они подарили мне
золотую  копию закрытой греческой урны с прекрасной резьбой и восхитительную
вазу для  цветов из голубых и золотых овальных пластин.  Я привезла им в дар
израильские  древности: ожерелье XI века до н. э. из агатовых бусин  в форме
лотоса для г-жи  Никсон,  древнюю  еврейскую масляную  лампу для президента,
серебряные подсвечники для Джули и Дэвида Эйзенхауэров, серебряное йеменское
ожерелье и  серьги для Триши  Никсон. После обеда провозглашались  тосты.  И
снова президент был очень добр к Израилю и ко мне.
     -  Народ Израиля, -  сказал он, - заслужил мира, не того хрупкого мира,
который записан на никого не интересующем документе,  но настоящего прочного
мира.  Мы надеемся, что результатом нашей встречи будет большой шаг вперед к
этому миру,  который значит так много для  людей Израиля, для людей Ближнего
Востока, для людей всей земли.
     Я  чувствовала,  что  он говорит от всего  сердца.  И  я, тоже от всего
сердца,   сказала:  "Господин   президент,  благодарю  вас   не  только   за
гостеприимство, не  только  за  замечательный сегодняшний день и  за  каждую
минуту сегодняшнего дня,  но больше всего за то, что вы дали мне возможность
сказать дома моему народу,  что у нас есть друг, большой друг в  Белом доме.
Это нам поможет. Поможет справиться со многими трудностями".
     В 11 часов ночи президент, г-жа Никсон и я ушли; около моей машины мы с
г-жой  Никсон  поцеловались  на  ночь,  словно  много  лет  были  подругами.
Остальные гости еще танцевали далеко за полночь.
     Всего  я  провела  в Вашингтоне четыре дня. Шагая в  ногу  со  звенящим
медалями американским  генералом  (что было мне  довольно-таки  нелегко),  я
возложила венок  из  синих и белых цветов на могилу  Неизвестного солдата на
Арлингтонском Национальном кладбище. Я посетила м-ра Роджерса в министерстве
иностранных  дел  и была приглашена  им на ленч; видела м-ра Мелвина Лэрда в
министерстве обороны,  встретилась с членами  комиссии по иностранным  делам
конгресса и "появилась" в Национальном пресс-клубе, где встретилась с самыми
жестокими и опытными американскими  журналистами; сперва у  меня было  такое
чувство, какое, наверное, бывает у  боксера на  ринге. Но они  были со  мной
очень  милы и, по-видимому, были довольны, что я отвечаю на их вопросы очень
коротко и очень  просто - хотя,  признаться,  они не  задали  мне ни  одного
вопроса, которого бы мне раз двадцать уже не задавали прежде.
     Правда,  два  раза  я  услышала  нечто  новое.  Один  газетчик  спросил