с моими советниками - особенно с Даяном и начальником штаба Хаимом Бар-Левом
-  "закупочный  список" для Вашингтона. Помимо  специальной просьбы о  25-ти
"Фантомах" и 80-ти "Скайхоках" я собиралась просить президента, чтобы  США в
течение пяти лет ссужали нам под низкие проценты 200000000 в год  для оплаты
самолетов,  которые  мы  надеялись  еще закупить. Должна  пояснить тут,  что
первым  президентом,  разрешившим  продажу  "Фантомов"  и   "Скайхоков"  был
Джонсон, которого  Эшкол  посетил  в  Техасе  и который обещал "отнестись  с
пониманием" к его просьбе. Но потребовалось некоторое время, пока эти первые
"Скайхоки" были  нам переданы, почему я  и  думала, что даже если  президент
Никсон и согласится продать нам "фантомы", мы получим их не скоро, если я не
сумею  объяснить,  в   какой  крайности  мы  находимся  и  как  неравномерно
снабжается оружием Ближний  Восток.  Деньги, полагала я,  мы получим (хотя в
деньгах никогда нельзя быть слишком уверенным),  хотя бы потому, что  у  нас
была  отличная репутация  -  Израиль  никогда не опаздывал  с платежами. Я с
удовольствием вспомнила, как в  1956-1957 годах,  после Синайской  кампании,
когда надо было возвращать Американскому  импортно-экспортному банку большой
заем,  который  мы  от  него  получили  (а в  это время официальная  Америка
относилась  к  Израилю  очень  холодно),  нам  очень  хотелось  попросить об
отсрочке платежа. В Израиле продолжался экономический спад, и нам было очень
трудно наскрести необходимые деньги. Но мы взвесили  все  "за" и "против"  и
решили не задерживать выплату ни  на  один день, как это ни было трудно.  Не
забуду,   как  Эвен   описывал  изумление  на  обычно  непроницаемых   лицах
сотрудников импортно-экспортного банка  в  Вашингтоне,  когда  он,  точно  в
назначенный день и час, вошел туда и предъявил наш чек.
     В общем, сидя в самолете, летевшем в США, я думала только о предстоящей
встрече и  гадала, сумеем  ли мы поладить друг с другом.  Да и  вообще, я не
была  уверена, какой прием  мне окажет  Америка.  После  Шестидневной  войны
американское  еврейство  приветствовало  меня   с   горячностью,  любовью  и
гордостью;  но  прошло более двух лет  и, вполне возможно, этот энтузиазм  к
израильскому  делу  за  это время поостыл. Как  выяснилось, все мои волнения
были напрасны.
     На  филадельфийском  аэродроме  меня  ожидала  тысячная   толпа;  сотни
школьников пели  "Хевейну шалом Алейхем",  потрясая флажками и лозунгами  На
одном было  написано:  "Ты  нам своя, Голда!",  и я подумала,  что это самое
прелестное  выражение поддержки Израилю - и, возможно, лично мне - которое я
когда-либо видела.  Но я  не знала, как дать понять этим  ребятам,  если  не
ограничиваться  улыбками  и приветственными жестами, что они для меня - тоже
свои.  И я махала руками и  улыбалась и  очень обрадовалась, разглядев среди
встречающих и моих собственных родных. На Индепенденс  Сквер  меня встречала
еще большая толпа - 30000 американских евреев, которые ради того, чтобы меня
увидеть,  простояли  тут  несколько часов. Я не могла оторвать глаз  от этих
людей, напиравших на полицейский заслон и аплодировавших. Я обратилась к ним
с очень  короткой речью, но, как  кто-то  сказал: "Ты могла просто  прочесть
страницу из телефонной книги - толпа все равно кричала бы "ура!"
     Мы переночевали в Филадельфии и отправились в Вашингтон на следующее же
утро. Всю ночь шел дождь, и серое  облачное небо обещало дождь и на сегодня.
Но -  казалось, что  и  это устроил  Белый дом  -  за те две минуты,  что  я
добиралась в лимузине от вертолета до зеленой лужайки, где происходил прием,
выглянуло  солнце. Президент  Никсон сразу  же снял  всякую  натянутость. Он
помог мне выйти из машины, госпожа Никсон подала мне  огромный букет красных
роз -  и  я с самого начала, благодаря такому приему, почувствовала себя как
дома, за что была очень благодарна им обоим.
     Официальная часть была  и  в самом  деле  очень официальной,  с  полным
соблюдением всех формальностей. Президент и я стояли на возвышении, покрытом
красным ковром, военный  оркестр играл  наши  национальные  гимны; я слушала
"Ха-Тиква", стараясь выглядеть  спокойной, но глаза мои наполнились слезами.
Это  я, премьер-министр еврейского  государства,  которое родилось и выжило,
несмотря ни  на что, стою рядом с  президентом Соединенных Штатов и принимаю
воинские  почести, оказываемые моей стране. Я подумала: "Если  бы  ребята на
канале  могли  это видеть!" Но я знала, что  сегодня вечером  тысячи людей в
Израиле  увидят  все   это  по  телевизору  и  будут  так  же  растроганы  и
воодушевлены,  как я. Возможно, другие нации  к этим церемониям привыкли, но
мы еще  не успели. Это было похоже на наши мечты, на то, как много лет назад
мы с подругами мечтали о том, как у нас  будет не только  государство,  но и
все аксессуары, которые к нему полагаются.
     Речь  Никсона была короткой и  деловой. Он сказал  о заинтересованности
США  в мире  на Ближнем  Востоке  и сделал мне несколько комплиментов.  Одна
встреча, и даже несколько встреч не могут разрешить все вопросы,  сказал он,
но  борьба за  мир -  это вопрос  первостепенной  важности. Я  тоже говорила
недолго. У меня было написано несколько слов - тоже о мире и дружбе - и я их
прочла.  Но не  за речами я  ехала  в Белый дом  и  даже  не для того, чтобы
принимать  военный  парад -  хотя с  этим,  учитывая все  обстоятельства,  я
справилась недурно.
     Мои встречи с президентом были такие же теплые, как этот  первый прием.
Мы проводили вместе часа по два и говорили обо всем прямо и откровенно, так,
как  я  и  надеялась. Мы  совершенно  согласились,  что  Израиль  должен  не
уступать, пока не будет заключено приемлемое соглашение с арабами, а также -
что великая держава, которая обещает  малой стране оказывать помощь в случае
затруднений, должна держать свое  слово. Говорили мы и о палестинцах, и я  и
по этому поводу  высказалась  так же  откровенно,  как  и по  другим. "Между