голосом он задал  самый провокационный - и  самый важный - из всех вопросов.
"Миссис Меир, -  сказал он, - вашу  страну  вооружила Франция,  злейший враг
тех, кто сидит за этим столом,  государство, ведущее  жестокую и беспощадную
войну  против  моего  народа,  терроризирующее моих  черных братьев.  Как вы
можете оправдать  свою  близость  с  государством, которое является  главным
врагом самоопределения африканских народов?" Он сел. Меня удивил не вопрос -
меня  удивило то, что с  него  началось  заседание. Я ожидала  больше фраз и
большего времени. Но я была рада, что мы не пустились во взаимные любезности
и схватки с мнимыми врагами - а времени на подготовку мне не нужно было.
     Я  закурила, оглядела стол. Потом ответила. "Наши соседи,  -  сказала я
всем  шестидесяти  африканским  лидерам,  смотревшим  на   меня  с  холодной
враждебностью, -  готовятся  уничтожить нас  с помощью  оружия,  которое они
получают бесплатно от Советского  Союза  и  по очень низким ценам из  других
источников. Единственная страна в мире, которая готова  - за немалые деньги,
притом - продавать нам оружие, необходимое для самозащиты, - это Франция.  Я
не разделяю вашей ненависти к де Голлю, но скажу вам чистую правду: если  бы
де Голль был сам  дьявол во плоти, я  все равно покупала  бы у него оружие и
считала бы это долгом своего правительства. А  теперь я  хочу  задать вопрос
вам: "Что бы вы делали на моем месте?"
     Я  почти  расслышала  вздох  облегчения.  Напряжение  прошло. Африканцы
поняли,  что  я  говорю   правду,  не  стараюсь  пустить  пыль  в  глаза,  и
успокоились.  Посыпались  вопросы  об  Израиле.  Они  жаждали  информации  о
киббуцах, о  Гистадруте, об армии;  вопросам не было  конца. Они тоже повели
себя   откровенно.  Молодой  человек  из  Северной  Нигерии  (почти  целиком
мусульманской) встал и  заявил: "У нас в Северной Нигерии евреев нет, но  мы
знаем, что должны их ненавидеть".
     Диалог с  африканскими  революционерами продолжался все время,  пока  я
оставалась  в  Гане,  и  заложил  основы  нашей   программы   международного
сотрудничества. Я завоевала уважение и дружбу африканских лидеров,  и теперь
они  стремились встретиться  и  поработать с другими  израильтянами. Они  не
привыкли,  чтобы  белые  люди  работали  своими  руками,  чтобы  специалисты
выходили из кабинетов  и работали на строительном участке, и то, что мы, как
они это называли, "не различали  цветов", было необычайно важно. То, что для
меня было вполне естественно, совершенно изумляло африканцев  -  будь то мои
не  слишком  грациозные,  но чистосердечные  попытки  научиться  африканским
танцам,  или  увлечение,  с  которым  я  учила  чопорных молодых сотрудников
ганского министерства иностранных дел танцевать израильскую хору. А главное,
они не  могли  не  чувствовать, как  они  все мне нравятся.  Помню, я сидела
однажды утром под огромным манговым деревом и расчесывала волосы, как вдруг,
откуда ни возьмись,  появились  маленькие девочки - не  меньше  десяти: они,
кажется, никогда не видели длинных волос. Одна из них, похрабрее, подошла ко
мне. Я поняла, что ей  хочется  потрогать мои волосы: следующие полчаса  все
они  причесывали меня по  очереди.  Я  даже не  заметила,  что  позади  меня
собралась толпа потрясенных африканцев.
     Думаю, что  благодаря нашей манере себя  вести - не похожей на  то, как
вели  себя  другие  иностранцы, мы  создали нечто более  важное,  чем фермы,
заводы, гостиницы, полицейские войска и молодежные центры: мы  помогли тому,
чтобы у африканцев  создалась уверенность  в себе. Мы доказали им, работая с
ними  вместе,  что  они тоже  могут  быть  хирургами,  пилотами,  лесничими,
садовниками  и общественными  работниками  и что  владение техникой не  есть
вечная  прерогатива  белой  расы,  как их  учили  верить  в  течение  многих
десятилетий.
     Конечно, арабы и тогда делали все, что могли, чтобы убедить африканцев,
что  мы  ничем не  отличаемся  от  других  "колонизаторов",  но африканцы, в
большинстве своем, не давали  себя одурачить. Они  прекрасно  видели,  что в
Замбии,   где   работали   израильские   птицеводы,   куры   не   становятся
"империалистическими",  а в Мали, где  израильтяне учили население обработке
рыбы,  рыба   не  становится  "колонизаторской".  Знали  они  и   что  сотни
африканцев, учившихся в Израиле сельскому хозяйству, учатся не эксплуатации.
У  нас  было  три  критерия  для   нашей  программы,  и,   думаю,  не  будет
нескромностью  сказать, что даже  эти  критерии были новшеством. Мы задавали
себе и  африканцам три вопроса по каждому новому  проекту: желателен ли  он,
есть  ли  в нем реальная  нужда, и в состоянии  ли  Израиль  оказать в  этом
помощь.  И   мы  пускали   в  ход  только   те  проекты,  которые   получали
утвердительный ответ на все три вопроса, из чего африканцы видели, что мы не
считали себя способными автоматически разрешить все их проблемы.
     Я снова и снова  возвращалась в Африку  и уже привыкла,  что мне каждый
раз  говорят,  что   я  себя  "переутомляю".  Я  приучила  себя  к  жаре,  к
недостаточной чистоте, к тому, что надо чистить зубы кипяченой водой (а если
ее нет,  то годится и  кофе), и к тому, чтобы тратить  время на  такие вещи,
которые мне и  не  снились  -  например,  председательствовать  на  избрании
королевы  красоты  на празднике  в  честь  Дня  независимости Камеруна,  или
слушать  в Абиджане  (Берег  Слоновой  Кости),  во  время парадного обеда  с
африканскими  лидерами,   как  африканские  музыканты   играют   собственную
трогательную версию "Ди идише маме" в мою честь. Чем больше я путешествовала
по  Африке, тем  больше  ее  любила,  и, к счастью,  африканцы  платили  мне
взаимностью.  Я  до   сих   пор  переписываюсь  кое   с   кем  из  множества
африканцев-родителей,  назвавших  дочерей  моим  именем.  Совсем  недавно  я
получила  письмо  от человека из Риверс Стейт  (Нигерия).  "Благодарю вас за
ваше милое письмо, куда вы вложили ожерелье для маленькой Голды, - пишет он.